Символика цвета бороды
В соответствии с распространенными поверьями волосы из бороды и прядки волос, взятые от людей, считавшихся святыми, часто хранили как реликвию. Согласно "Житию" Бернарда Тиронского несколько волосков из его бороды еще при его жизни использовались "для исцеления немощных"; когда же он умер, его волосы "стали источать чудесный аромат". Годрик из Финхале отдал несколько выпавших из его бороды волосков монаху-цистерцианцу и велел ему бережно хранить их в ожидании дня, когда эти волосы сослужат хорошую службу. В "Житии" Годрика говорится, что так оно и случилось - и с самим этим монахом и с другими людьми.
Народные предания проливают свет и на неясный вопрос о символике цвета бороды. Считают, что Дьявол и Иуда были рыжебородыми, хотя самое раннее иконографическое подтверждение этого поверья относится лишь к XIII в. В ирландской мифологической традиции сам Иисус, говорят, был рыжебородым. В Клюнийском требнике (XI или начало XII в.) Он изображен с ярко-зеленой бородой. Разнообразие оттенков и конфигураций бороды в описании одного и того же персонажа и в одной и той же рукописи дало основание некоторым исследователям задаться вопросом, придавалось ли средневековыми людьми какое-нибудь значение цвету волос и бороды. Судя по "Апологии бороды" Бурхарда Беллевосского, единственные цвета бороды, которые получали символическое истолкование, - это желтый и серый (седой).
"Поскольку желтый - это цвет умеренности, желтые бороды имеют мужи, умиротворенные спокойной и умеренной любовью, которые столь общительны и ровны, что любезны всем и беседуют, никого не порицая (Фил. 3; 6). У тех же, чьи бороды седы, пусть вырастут они в полную длину и силу, подобно злаку в пору жатвы Wis., 12; 17), и думать им надлежит о гумне и амбаре, что ждут их (Матфей, 3; 12) в ближайшем будущем.
На протяжении средних веков символика бороды все больше и больше обособлялась от физических реалий; бороде все чаще придавался меняющийся и нередко противоречивый символ. Так, Бруно из Сеньи (начало ХП в.) в своем комментарии на Левит доказывает, что мужчинам не следует бриться, ибо они должны выглядеть как мужчины, а не как женщины, и должны подражать мужской силе, а не женской слабости. "По этим-то причинам мы весьма справедливо привыкли святых жен, часто превосходивших мужчин силой духа, считать бородатыми (barbatas)". Иными словами, женщины могут быть хоть и не физически, но духовно "бородатыми". Это относится и к статусу церковников, которые брили свои бороды потому, что, как писал Бруно, они хотели быть сильными духом, а не просто выглядеть сильными, имея бороду. "Борода у нас растет внутренне, - объяснил он, - а бреем мы ее внешне; ибо та [внутренняя борода] растет беспрепятственно, тогда как эта [внешняя борода] порождает множество проблем, пока она не сбрита, и лишь у очень пустых и суетных людей она может выглядеть красиво".
Понятие внутреннего и внешнего бритья часто соотносилось в средневековых текстах с внутренней и внешней бородой, причем волосы уподоблялись мыслям, особенно злым мыслям и грехам, что помимо воли растут в душе. В поэме "De tonsura et vestimentis et vita clericorum" Гоберта Ланского есть раздел "О бритье бороды", в котором говорится: "Косматая борода торчит своими отвратительными волосами. / Бритва же оголяет подбородок и обновляет лицо. / Эта новизна учит нас обновлять дух. / Учит нас, старых грешников, изгонять свои недостатки. / Новизна подбородка олицетворяет новый дух". Мысль о том, что волосы символизируют пороки, и поэтому отрезание их символизирует обновление духа, была общепринятой в XI и XII столетиях. Так, в XI в. мирянин, вступавший в Леринский монастырь, произносил следующий обет: "Я предаю излишние волосы души моей на пострижение в жертву и волосы головы моей на бритье как символ (figuraliter), чтобы после того, как стану я слугой Христовым в монастырском затворничестве, мог я презирать волю свою, дабы ангелы охраняли с Божьей помощью душу мою в будущей жизни"'.
Физическое capitis crinis идет здесь параллельно к аллегорической coma mentis, которая подразумевает не обязательные и дурные мысли. Джон Белет вслед за Амаларием применил эту аллегорию и по отношению к тем бородам, которые священники отращивали в течение Великого Поста и сбривали накануне Пасхи. "Бритье волос бороды, которые растут от избыточной влаги живота, как и стрижка ногтей, которые растут от избыточной влаги сердца, дают нам знак, что мы должны отсекать пороки и грехи, которые изобилуют в нас".