Иностранные путешественники о Царь-Колоколе

Из колоколов всего света огромнейший и единственный по своей величине есть московский Царь-Колокол. Он был перелит в 1733 г. из колокола в 8000 пуд., отлитого при Алексее Михайловиче. В свою очередь, этот колокол был перелит в 1654 г. из разбитого Годуновского колокола.

Адам Олеарий, бывший в Москве в 1636 г., вот что говорит про этот колокол: “на самой середине площади в Кремле стоит чрезвычайно высокая колокольня, называемая Иван Великий (Gross Hans), глава которой обита золоченой жестью, а на самой колокольне множество колоколов”.

“Рядом с этой стоит другая колокольня, на которой вылит самый большой колокол, весом в 356 центнеров при великом князе Борисе Годунове (Boris Gudenow).

“В этот колокол звонят только во время больших торжеств, или в праздники (Prasnick), как называют их русские, а также при встрече великих послов и при шествии их на торжественное представление.

Для звона употребляются двадцать четыре человека и даже более, которые стоят на площади внизу и, ухватившись за небольшие веревки, привязанные к двум длинным канатам, висящим по обеим сторонам колокольни, звонят таким образом все вместе, то с одной стороны, то с другой стороны:

“Но при этом нужно звонить осторожно, чтобы избегнуть сильного сотрясения колокольни и возможной опасности от ее падения; для этого наверху, у самого колокола, тоже стоят несколько человек, которые помогают приводить в движение язык колокола”.

На колокольнях у них много колоколов, иногда по пяти и шести, и самый большой весит обыкновенно не более двух центнеров; в колокола те звонят, когда созывают в церковь, и когда, во время уже обедни, священник возносит чашу с дарами. В Москве, по множеству церквей и часовен несколько тысяч колоколов, которые, во время Богослужения, производят такой разнообразный звон и гул, что не привыкший к нему, не может слышать его без особого удивления. Один человек может зараз звонить в три или четыре колокола; веревки, за которые звонят, привязываются у них не за колокола, а за языки, и одну из этих веревок звонарь берёт в руки, другие же наматывает на локоть и, таким образом, подергивает их то одну, то другую;

при этом звонари, разумеется, должны иметь особый навык, чтобы звонить, как следует. Колокольный звон русские также считают делом необходимым при их Богослужении, полагая, что это последнее не полно без звона. Поэтому русский пристав очень удивился однажды, услыхав, что Шведские Господа Послы, в Михайлов день, говорили, что они также хотели справить свой праздник. “Возможно ли, — заметил пристав, — чтобы они могли справлять в Москве праздник, не взявши с собою колоколов при отъезде в такое далекое путешествие” (Адам Олеарий. — Подробное описание голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636, 1639 годах. Моек ва, 1870г., стр. 109, 228. 345).

“Царь Алексей Михайлович для литья колокола в 8000 пудов вызвал мастеров из Австрии и поручил им сделать колокол. Они попросили у него пять лет сроку, чтобы его изготовить, ибо, как потом нам пришлось видеть, труды по его изготовлению и приспособлению, для этого требующиеся, весьма велики и безсчетны.

“Рассказывают, что явился русский мастер, человек малого роста, невидный собою, слабосильный, о котором никому и в ум не приходило, и просил царя дать ему только год сроку. Говорят, что царь очень обрадовался и дал ему в помощь целые отряды стрельцов. Он сдержал свое слово и исполнил обещание, изготовив колокол ранее истечения года.

“Царь еще более остался им доволен и в награду дал ему во владение пятьсот крестьянских семейств, но тот отказался, говоря: “я бедный человек и не имею сил справляться с рабами: для меня достаточно ежедневной милостыни царя”. Тогда царь пожаловал ему по динару ежедневно до конца его жизни, а после него его детям. Когда он умер, и эта редкостная вещь осталась испорченною, явился еще один мастер из переживших моровую язву, молодой человек малорослый, тщедушный, худой, моложе двадцати лет, совсем еще безбородый, как мы его видели потом, дивясь милостям всевышнего Бога, коими Он осыпает свои создания.

“Этот человек, явившись к царю, взялся сделать колокол больше, тяжеловеснее и лучше, чем он был прежде, и кончить (работу) в один год.

“Огромная яма была вырыта на этой площадке (Вероятно, на Ивановской площади), и в настоящее время, то есть с начала сего месяца февраля, мастер приступил к изготовлению колокола.

“Упомянутая яма, по глубине и ширине, вдвое больше печи для обжигания извести. Всю ее, сверху донизу, выложили кирпичом и приступили к устройству внутри ее печи, которую топят со стороны, под землею, ночью и днем.

“Замешав глину, выложили из нее род купола, то есть составили сердцевину колокола, и обжигали глину огнем, который сделал ее твердой, как железо; при этом пламя поднималось выше купола.

Это (обжигание) продолжали до тех пор, пока не окончили форму, а мы все время ходили на них смотреть. Потом наложили на купол второй слой, соразмерно с первой формой, то есть такой же толщины и такого же объема, около локтя или больше, и затем приступили к устройству верхней формы, окружающей колокол. Именно, привезли железные прутья кривые, согнутые, как лук, с крючками на концах, которыми их сплели между собою вокруг всей формы, наподобие того, как ткут цыновки. Потом их тщательно обмазали глиной снаружи и внутри и подвергали продолжительное время действию огня, так что все обратилось в одну (плотную) массу. После того форму крепко привязали сверху толстыми веревками к большим медным блокам на самом верху четырех столбов из крепкого дубового дерева, называемого по-гречески дранис.

Каждый столб, по толщине, вышине и соразмерности, подобен минарету. Для этих четырех столбов копали землю очень глубоко, а затем в нижней их части просверлили по большому отверстию, в которое вставили большие бревна крест-накрест, и засыпали их землею, чтобы столбы ни малейше не колебались.

Их поставили не совсем прямо, а немного наклонно над ямой, дабы они не покачнулись. Между каждыми двумя столбами поставили еще по два бревна, подобных им, уперев в перекладину, находящуюся наверху. Затем, просверлив те длинные, большие столбы, внутрь каждого вложили очень массивный медный блок, укрепив его с обеих сторон длинным и весьма толстым гвоздем. От веревок, прикрепленных к форме, протянули кверху четыре конца и продели их в блоки, что внутри столбов над землею. Множество людей вытянули веревки за дворцовую площадку (Так как автор часто называет дворцом весь Кремль, то под именем “Дворцовой площадки” надо, скорее, разуметь Ивановскую площадь) туда, где было устроено шестнадцать колес (Т. е. Воротов) из упомянутого толстого дерева, нижняя часть их была глубоко впущена в землю и имела поперечные бревна, дабы колеса не раскачались. Привязали те веревки к этим колесам.

При прежнем мастере таких колес было только двенадцать; теперь же их число увеличили и сделали шестнадцать, по восьми с каждой стороны. Затем множество стрельцов повернули некоторые из этих колес с двух сторон одинаково, и тогда крышка, которую сделали как верхнюю форму, поднялась кверху; под нее подвели на краях ямы множество толстых брусьев и поставили прямо. Туда вошел мастер и вырезал письмена и изображения, какие было нужно: на одной стороне изображения царя и царицы и Господа Христа над ними, на другой — изображение патриарха Никона. Когда он кончил, спустились (в яму), разрушили второй слой из глины, который сделали под конец и хорошо очистили (форму).

Когда опустили крышку, на месте слоя образовалась пустота, куда можно было впустить расплавленную медь. Затем как форму внизу, так и внутренность крышки, намазали обильно салом и жиром, дабы медь текла по ним быстро. Когда опустили (крышку) вниз, сошли (в яму) каменщики и сложили кругом формы, снизу доверху, прочную стенку из кирпичей в несколько рядов, дабы форма не поколебалась от тяжести и стремительного тока меди и таким образом эта последняя не пропала, вытекая наружу.

Приступили к постройке на краях ямы пяти печей из кирпича, весьма прочных, связанных железом снаружи и снутри, обмазали их салом и сделали у них дверцы, опускающиеся и поднимающиеся посредством особого снаряда; дверцы эти железные; их обмазали с обеих сторон глиной, которую потом обожгли наподобие кирпича. Внизу каждой печи сделали отверстие, направленное к яме, дабы когда расплавится медь внутри печей, вся она, по открытии отверстий, быстро потекла по пяти канавкам.

Все это было устроено в течение нынешнего лета после праздника Пасхи, но мы рассказали об этом здесь и, Бог даст, докончим рассказ этот в своем месте.

Что касается кусков меди от старого колокола, то, как мы видели, каждый кусок тащили веревками, при помощи снарядов, сорок — пятьдесят стрельцов с большим трудом, клали на весы и свешивали, а потом вкладывали в печь, пока не наполнили всех печей.

В каждую печь положили 2500 пудов, а всего 12.500 пудов, и замазали печи глиной. Развели сильный огонь и поддерживали его непрерывно ночью и днем, пока не расплавилась вся медь и не стала подобна воде. Ее мешали через отверстия печных дверец железными прутьями, которые накалялись от сильного кипения и жара”.

Здесьрассказ Павла Алеппского прерывается, так как он отправился в Новгород.