Гибель церковных колоколов в 1920-1930-е годы
Работы М. И. Пыляева и Н. И. Оловянишникова о церковных колоколах были написаны в конце XIX — начале XX вв. Могли ли они предполагать, какая судьба ожидает эти русские национальные святыни в предстоящие десятилетия? И какую борьбу за ничтожение церковных колоколов начнет новая большевистская власть на рубеже 20—30 гг. нового столетия? Автор этой статьи — историк-архивист В. Ф. Козлов на основе изучения архивных документов показывает, как целенаправленно велась борьба по уничтожению этих уникальных исторических памятников России - церковных колоколов. Автором этой публикации использованы фонды комиссий по делам культов при Президиумах ВЦИК и Мособлисполкома, документы Москолмунхоза, Центральных реставрационных мастерских, различных государственных архивов.
После Октября 1917 года церковные колокола в России стали объектом непрерывных нападок. Против церковных колоколов действовало сразу два фактора — идеологический и экономический. Одним из первых советских декретов был запрещен набатный звон на церковных колоколах, чтобы исключить возможность призыва к выступлениям против большевиков. В церковных колоколах атеистическая власть, нацеленная на промышленно-хозяйственную деятельность, увидела и вожделенный цветной металл.
Уже в 1919 году исполком Костромского горсовета просил Москву разрешить использование церковных колоколов национализированных монастырей для литья котлов для столовых. В середине 1920-х годов костромские власти приступили к реализации своего плана по уничтожению церковных колоколов. В 1926 году были сняты церковные колокола в Богоявленском монастыре. При этом причинили значительные разрушения архитектурным деталям колокольни. Чуть позднее лишилась почти всех своих церковных колоколов звонница знаменитого Ипатьевского монастыря. При спуске самых тяжелых колоколов также пострадала колокольня. Это уже потом специалисты-профессионалы приноровились разбивать большие церковные колокола прямо на колокольне или даже подрывать колокола на куски небольшими направленными взрывами.
Примерно в это же время псковские власти переплавили на заводе “Красный Выборжец” ряд древнейших церковных колоколов. Среди уничтоженных: церковные колокола начала XVI века из Мирожского и Светогорского монастырей, церкви Климента в Завеличье. Агенты Моспродцветмета, занимавшегося утилизацией церковных колоколов, требовали снятия колоколов и с колоколен Переславль-Залесского, Успенского монастыря-музея в г. Александрове. Свои щупальца к колоколам протянул и финансовый отдел Моссовета. Именно этот отдел возбудил в середине 1923 года вопрос о передаче в его распоряжение церковных колоколов ликвидированных церквей. Реставраторы, узнав об этом, приняли решение: “Не возражать в принципе против снятия церковных колоколов с сооружений, лишенных историко-художественного значения, признать необходимым согласовать каждый случай в отдельности”. Но реставраторы могли защищать только то, что стояло у них на учете. А как известно, в реставрационных мастерских и музейном подотделе МОНО не было списков охраняемых церковных колоколов.
В начале атеистической колокольной войны база свободных церковных колоколов была довольно ограничена, ибо власти могли снимать их только с ликвидированных, то есть закрытых церквей. Но с середины 1920-х годов, желая поживиться церковным имуществом, центральные власти и наркоматы стали экономически стимулировать закрытие церквей. Именно тогда появились на свет зловещие инструкции наркомфиновских подразделений “О порядке ликвидации предметов религиозного культа”, “О порядке ликвидации церковного имущества” и др., по которым церковные предметы из драгоценных металлов передавались в Гохран, а историко-художественные ценности — в музеи. Неосвященные предметы: церковные колокола, паникадила, бронзовые решетки, подсвечники подлежали зачислению в Госфонд и реализации. Мощным стимулом к закрытию храмов было и то, что 40 процентов вырученных от реализации сумм шло в местный бюджет. Секретными инструкциями уже тогда разрешалось уничтожать часть культового имущества. Оно превращалось в существенную статью дохода, что поощряло в свою очередь усиление атеистической политики, закрытие и сломку церквей.
В борьбу с церковными колоколами включились и наркоматы юстиции и внутренних дел, разославшие весной 1926 года всем облисполкомам инструкцию “О порядке пользования колокольнями”. Уже не церковь обладала правом колокольного звона, а местные власти получали почти неограниченные права в его регламентации. Инструкция гласила, что колокольный звон, нередко не связанный с отправлением культа, “нарушает нормальное отправление общественного правопорядка и особенно стеснительно отражается на жизни городских поселений”. Инструкция запрещала совершение набатных тревог “для созыва населения в целях возбуждения его против Советской власти”, не допускалось и пользование церковными колоколами для звона непосредственно не связанного со службами в дни великих христианских праздников — на Пасху, Рождество. Производство красного звона с употреблением большого церковного колокола разрешалось лишь при воскресных и праздничных службах. И наконец, инструкция гласила: “При ликвидации молитвенных зданий, имеющиеся при них колокольни разбираются или же при соответствующем переустройстве приспосабливаются под противопожарные наблюдательные пункты, водонапорные башни...”.(ГАРФ (Государственный архив Российской Федерации), ф. 5263, д. 58, л.'87). Колокольни с колоколами в значительной мере отчуждались от еще действовавшего храма, а старинные традиции церковного колокольного звона были серьезно подорваны.
Крестный час самих церковных колоколов пришел в 1928—1929 годах. Именно в это время на церковь, ее институты, священнослужителей обрушилась волна репрессий, началась массовая сломка храмов. Дело усугублялось и тем, что наряду с воинствующими атеистами, колокола с колоколен пытались снять и хозяйственники. Страна, объявившая безудержную, не обеспеченную ничем индустриализацию, требовала и огромное количество цветного металла. Так что идеологи-атеисты, руководители промышленности, местные власти были заинтересованы в скорейшей ликвидации храмов, утилизации церковного имущества, в первую очередь церковных колоколов.
Нельзя умолчать и о роли организованных безбожников в нагнетании антирелигиозной истерии и требованиях повсеместного запрещения колокольного звона и снятия церковных колоколов. Инициатором этой акции Союза воинствующих безбожников (СВБ) был вдохновитель и руководитель Союза Е. Ярославский. Делая доклад на исполнительном бюро Центрального Совета СВБ “О пятилетнем плане работы безбожников” (1930 год) главный безбожник страны с удовлетворением отмечал: “Несколько лет назад мы очень робко намечали программу борьбы с колокольным звоном. На заседании антирелигиозной комиссии даже при некотором сопротивлении со стороны руководящих товарищей мы провели постановление о том, что необходимо разработать в законодательном порядке закон, по которому в местах большого скопления рабочих и учреждений надо запретить колокольный звон, но не окончательно, а оставив колокола определенного небольшого веса, звонить в отдельные часы, запретить общий “Красный звон”. Далее, по словам Ярославского, события пошли таким образом, что эта программа-минимум была сметена новыми фактами требований целых городов — Костромы, Архангельска, Ярославля, Брянска, Самары, Смоленска, где были вынесены постановления о снятии всех церковных колоколов (Безбожник, 1929, № 6, с. 20).
Инспирируемые центром, местные власти, трудовые коллективы фабрик, заводов принимали решения о запрещении колокольного звона и сдаче церковных колоколов в фонд индустриализации. Соревнуясь друг с другом, областные, городские, уездные и районные власти, даже сельсоветы наперебой принимали решения о прекращении колокольного звона и снятии церковных колоколов. Привычный православным жителям Москвы, Рязани, Владимира, сотням других городов России колокольный звон смолк на рубеже двух десятилетий. Во ВЦИКе даже рассматривались предложения о прекращении колокольного звона на всей территории Советской России.
За 1928—1929 годы только во Владимирской губернии было закрыто 30 церквей, в том числе во Владимире — 9 храмов. К середине 1929 года с большинства их церковные колокола уже сняли и сдали Руд-металлторгу на переливку. “За последние две-три недели, — с восторгом писал некий А. Сорокин в статье “Владимирские безбожники наступают”, — сняли с колоколен несколько десятков церковных колоколов. С грохотом летел 500-пудовый колокол и врезался конусом в землю... Быстро сооруженный копер поднимал грузную 20-пудовую “бабу”, которая неумолимо откусывала 30 и 40 пудовые куски” 1.
Аналогичные картины можно было наблюдать м в других городах России. Председатель Ярославского горсовета Вахрева в начале 1930 года писала Всесоюзному старосте: “По инициативе трудящихся масс г. Ярославля перед горсоветом был поставлен вопрос о снятии церковных колоколов и использовании их для промышленности. Пленум Ярославского горсовета на основе многочисленных постановлений и настойчивых требований рабочих масс 12 ноября 1929 года вынес решение о снятии церковных колоколов в городе и передаче их для нужд промышленности...” Через полтора месяца после этого Пленум горсовета вторично поднял вопрос с “категоричным требованием проведения в жизнь снятия колоколов” (ГАРФ, ф. 5263, д. 7, л. 18—19).
Областные и республиканские газеты конца 1920 — начала 1930-х годов были заполнены резолюциями и решениями о переливке церковных колоколов на трактора и прочие цели индустриализации. Публиковались и подсчеты, в которых обосновывалась необходимость переплавки всех церковных колоколов, подсчитывалась реальная польза от колокольной бронзы. “Наша грандиозно растущая промышленность, — писал в 1930 году В. Шишаков, — задыхается от недостатка меди” (Шишаков В. Колокола на индустриализацию // Антирелигиозник, 1930, № 2, с. 19—22). При годовой потребности в меди в 60 тысяч тонн, утверждал автор, добыча ее составляет лишь 27 тысяч тонн. Видно, Шишаков был силен в математике и подсчитал, что на колокольнях России находится около 250 тысяч тонн колокольной бронзы (из расчета от 5 до 6 тонн в среднем на каждый храм, которых в стране 45 тысяч). Ничтожный, по словам автора, город Кашин потенциально мог дать большое количество колоколов со своих 36 церквей, а лишь два самых больших церковных колокола Троице-Сергиевой Лавры обогатили бы промышленность СССР сразу почти на 100 тонн! Правда, Шишаков жаловался на то, что “стихийное массовое движение за прекращение колокольного звона, охватившее СССР, не везде встретило достойную поддержку со стороны местных органов”.
Но немало было и примеров, на которые должна была “равняться” Советская Россия. Впереди шел Сталинградский округ, который сдал на переливку в конце 1929 года 90 тонн церковных колоколов (с 15 городских церквей). По-боевому действовал и Архангельский горсовет; запретивший особым постановлением колокольный звон и возбудивший ходатайство о снятии церковных колоколов (через пару лет тот же горсовет примет по примеру москвичей решение о сломке кафедрального собора и строительстве на его месте Дома Советов). Более оперативно решали эту проблему самарские власти, которые уже к середине января 1930 года сняли церковные колокола со всех храмов города, чтобы вырученные от реализации деньги (300 тыс.) направить на постройку Дворца культуры.
В 1929 году издательство “Атеист” выпустило тиражом в 10 тысяч экземпляров книгу “Церковные колокола на службе магии царизма”. Хотя автор ее, бывший профессор богословия В. П. Гидулянов, собрал довольно большой фактический материал по истории церковных колоколов, книга носила сугубо атеистический характер. Редакция предупреждала в начале книги: “С каждым годом насильнический звон этот становится все тише и тише. Наступило время, когда церковные колокола должны окончательно замолчать по всей земле СССР — безоговорочно уступив место трудовым фабрикам и заводским гудкам. Сегодняшним делом, — указывал неведомый автор предисловия, — именно делом активных безбожников, по нашему убеждению, должно быть дело передачи огромнейшего количества ценного металла — церковных колоколов (все еще работающих у нас на пользу эксплуататорских классов) — кузнецам декретированного пятилетнего плана, поднятия нашей, советской промышленности”.
Гидулянов предложил и свои методы подсчета веса всех церковных колоколов по губерниям. Он оказался в отличие от Шишакова, требовавшего немедленной переливки церковных колоколов, более предприимчивым. “Валюта нам еще дороже”, — писал Гидулянов, указывая на то, что в Англии и в других странах имеются любители колокольного звона, готовые хорошо заплатить за церковные колокола. “Наиболее целесообразным выходом для ликвидации у нас уникальных колоколов является вывоз их за границу и продажа их там наравне с другими предметами роскоши, искусства и т. д.”.
Ну, а я с уникальные колокола, по Гидулянову, можно было и пустить на переплавку, развивая для этого электролитическую промышленность, способствующую получению химически чистой красной меди.