Крокодил с лебедиными крыльями

Однажды, во второй половине семидесятых годов, я познакомился с девушкой, и она, как оказалось, после окончания медицинского института была направлена по распределению фармацевтом, в находящуюся вдалеке от города психиатрическую лечебницу закрытого типа. Именно в эти годы впервые вышел на экраны кинотеатров знаменитый художественный фильм «Полет над гнездом кукушки» о пациентах психиатрического заведения, и мы с ней также увлеченно обсуждали эту тему. В разговоре я взял свою гитару и пропел ей небольшую песню, на обсуждаемую нами тему:

«По утрам в поликлинике

Все сидят шизофреники,

Среди них есть Ботвинники

И Кавказские пленники.

Комары и карасики

Светлячки и личинки,

А приятель мой – часики,

Но только что из починки.

Дождик серенький, серенький

В землю пальчики тыкает.

Мы гуляли по скверику,

А приятель мой икает.

Я смеюсь обаятельно,

Представляю, как ловко,

Я однажды приятелю

                          Отломаю головку!»

Она с улыбкой выслушала эту песню, а затем рассказала мне о необычном пациенте скульпторе, который уже длительное время находился у них на принудительном излечении со странным диагнозом. Как-то раз этот пациент уговорил медицинский персонал предоставить ему необходимый материал, и он во дворе психиатрической лечебницы вылепил жутковатую скульптуру хищного крокодила с большой раскрытой пастью, наполненной кривыми острыми зубами.

 Необычность всей этой скульптуры заключалась в том, что по бокам из зеленого тела этого чудовища выходило два изящно распахнутых белоснежных лебединых крыла, а его изогнутый кверху хвост, заканчивался устрашающим красным жалом с переполненным ядом! А рядом с этой скульптурой стояла  сторожевая будка охранника прапорщика, со злым рычащим псом Цербером.

 Очевидно, что и сегодня, спустя многие годы, эта необычайная скульптура украшает двор психиатрического заведения закрытого типа, расположенного в одном из государств СНГ, и заставляет вспомнить слова гениального японского классика Акутагава о том, как войдя в лавку старьевщика, он неожиданно для себя увидел чучело белого лебедя, стоявшего с гордо поднятой головой, а его пожелтевшие крылья были изъедены молью. И это образное видение, запечатлевшееся в его сознании на долгие годы, напоминало ему его собственный автопортрет.

Вероятно, что и в ранее описанном необычном изваянии, также нашли свое отображение отголоски больничных бессонных, безрадостных  ночей и пережитых, заточенным в психиатрическую лечебницу скульптором, тяжелых страданий в палате под номером 666, предназначенной для «инакомыслящих» политзаключенных, неугодных бывшему авторитарному политическому строю, о чем позже также сообщалось в нашей новой демократической прессе. Возможно, что в образе хищного зубастого крокодила с ядовитым красным жалом, скульптор изображал наш бывший политический строй с его очень привлекательной внешней идеологией, распростертой в образе изящных лебединых крыльев.

 А мы все это время жили, даже не подозревая, что рядом с нашим миром мог находиться такой необычный замкнутый мир потусторонних реальностей и фантастических видений, расположенный за высокими рядами колючей проволоки, через которую был пропущен электрический ток.

 И это заслуга нашей демократии, что в настоящее время мы можем обсуждать, данную злободневную тему открыто, не боясь подвергнуться политическому преследованию за «инакомыслие»! И теперь только бардовские песни по-прежнему, напоминают нам о былом:

«Первым долгом взял я водки, взял халвы,

Пиво рижское и керченскую сельдь,

И отправился я в Белые Столбы,

На братана да на психов поглядеть.

А у психов жизнь – так бы жил любой,

Хочешь спать ложись, а хочешь – песни пой.

Предоставлено им вроде литера,

Кому от Сталина, кому от Гитлера.

А братан уже встречает в проходной,

Он меня за опоздание корит,

Говорит: «Давай скорее, по одной,

Тихий час сейчас у психов» - говорит.

А как выпили по первой первача,

Так братана прямо бросило в тоску,

Говорит, что он зарежет главврача,

Что он сука не пустил его в Москву.

А ему в Москву, не за песнями,

Ему выправить надо б пенсию.

У него в Москве есть законная

И еще одна есть знакомая.

После третьей кружки стал он  соловеть,

Взгляд братана весь подернулся тоской,

И он с грустью говорит мне: «Петь, а Петь,

Ты побудь здесь за меня денек – другой.

И по выпивки, и по рожам мы,

Завсегда с тобой были схожие,

Видишь,  мне в Москву, ну вот без продыха,

Поживи-ка здесь, как в дом-отдыха.

Тут братан снимает тапки и халат,

Он мне волосы легонько ворошит,

А халат на мне, ну прямо в аккурат,

Вроде прямо на меня халат пошит.

А братан пиджак, да и к поезду,

А я деньжата булавкой, да к поясу,

И иду себе на виду у всех,

А и вправду мне отдохнуть не грех.

Тишина на белом свете, тишина,

А я иду себе шагаю не спеша,

То ли стать мне президентом США,

То ли взять окончить школу ВПШа.*

А у психов жизнь – так бы жил любой,

Хочешь спать ложись, а хочешь – песни пой.

Предоставлено им вроде литера,

Кому от Сталина, кому от Гитлера».

*ВПШ – Высшая партийная школа.