Идеология самурайства

Бусидо, первоначально трактовавшееся как «путь коня и лука», впоследствии стало означать «путь самурая, воина» («буси» — воин, самурай; «до» — путь, учение, способ, средство). Кроме того, слово «до» переводится ещё и как «долг», «мораль», что имеет соответствие с классической философской традицией Китая, где понятие «путь» является некой этической нормой (дао-дэ). Таким образом, бусидо — это «самурайская мораль», «добродетель», «морально-этический» кодекс.

Бусидо касалось отношения самураев к социальной феодальной общности, к людям того или иного класса, к государству. Содержание бусидо вышло за рамки прежних традиций родоплеменного общества — оно включило в себя догмы буддизма и конфуцианства и имело в своей основе новые нормы поведения. Постепенно развиваясь, бусидо превратилось в моральный кодекс воинов, являющийся в то же время преимущественно частью различных религиозных учений (буддизма, конфуцианства и синтоизма — национальной религии японцев), становилось также областью философского знания, предметом этики. Будучи слитым воедино с восточной философией, бусидо носило характер практического нравоучения. Самураи считали его методом совершенствования психической и телесной гигиены. Бусидо нравственно осмысляло философское миро учение в целом и было призвано научить самурая «правильной жизни» в феодальном японском обществе. Оно совмещало в себе теорию бытия и изучение психики человека, решало вопросы, связанные с понятием сущности индивидуума, его роли в окружающем мире, смысла жизни, добра и зла, нравственных ценностей и нравственного идеала. Воин, воспитанный в духе бусидо, должен был чётко сознавать свой моральный долг, в частности свои личные обязанности по отношению к сюзерену, должен был сам оценивать свои действия и поступки, морально осуждать себя в случае неправильных действий, нарушения своих обязанностей и долга. Такое моральное самоосуждение влекло за собой, как правило, самоубийство, совершавшееся по определённому ритуалу путём харакири — вскрытия живота малым самурайским мечом. Таким образом самурай смывал кровью бесчестье, позорящее его.

Бусидо, как способ регулирования поведения воина, не опиралось непосредственно ни на какие специальные учреждения, принуждавшие к соблюдению моральных норм, оно основывалось на силе убеждения, общественного мнения, примера, воспитания, традиций и силе нравственного авторитета отдельных лиц, отмеченных в средневековой истории Японии. Принципы бусидо не были объединены в специальный свод правил и не были изложены ни в одном литературном памятнике феодальных времён, однако нашли своё отражение в легендах и повестях прошлого, рассказывающих о верности вассала своему феодалу, о презрении к смерти, мужестве и стойкости самураев.

Бусидо даже нельзя назвать учением в прямом смысле, это, скорее, одна из форм выражения феодальной идеологии, её основные положения и принципы, развивавшиеся из поколения в поколение в течении длительного времени. Бусидо это особая мораль, выработанная сословием воинов, входивших в господствующий класс Японии, которая представляла собой систему взглядов, норм и оценок, касавшихся поведения самураев, способов воспитания самурайской молодёжи, создания и укрепления определённых нравственных качеств и отношений.

При всём этом бусидо являлось сословной моралью. Оно служило только самурайству, оправдывало все его действия и отстаивало его интересы. Чётко и довольно вразумительно требования Бусидо сформулированы в «Начальных основах воинских искусств» Дайдодзи Юдзана:

· Истинная храбрость заключается в том, чтобы жить, когда правомерно жить, и умереть, когда правомерно умереть.

· К смерти следует идти с ясным сознанием того, что надлежит делать самураю и что унижает его достоинство.

· Следует взвешивать каждое слово и неизменно задавать себе вопрос, правда ли то, что собираешься сказать.

· Необходимо быть умеренным в еде и избегать распущенности.

· В делах повседневных помнить о смерти и хранить это слово в сердце.

· Уважать правило «ствола и ветвей». Забыть его — значит никогда не постигнуть добродетели, а человек, пренебрегающий добродетелью сыновней почтительности, не есть самурай. Родители — ствол дерева, дети — его ветви.

· Самурай должен быть не только примерным сыном, но и верноподданным. Он не оставит господина даже в том случае, если число вассалов его сократится со ста до десяти и с десяти до одного.

· На войне верность самурая проявляется в том, чтобы без страха идти на вражеские стрелы и копья, жертвуя жизнью, если того требует долг.

· Верность, справедливость и мужество суть три природные добродетели самурая.

· Во время сна самураю не следует ложиться ногами в сторону резиденции сюзерена. В сторону господина не подобает целиться ни при стрельбе из лука, ни при упражнениях с копьём.

· Если самурай, лёжа в постели, слышит разговор о своём господине или собирается сказать что-либо сам, он должен встать и одеться.

· Сокол не подбирает брошенные зёрна, даже если умирает с голоду. Так и самурай, орудуя зубочисткой, должен показывать, что сыт, даже если он ничего не ел.

· Если на войне самураю случится проиграть бой и он должен будет сложить голову, ему следует гордо назвать своё имя и умереть с улыбкой без унизительной поспешности.

· Будучи смертельно ранен, так что никакие средства уже не могут его спасти, самурай должен почтительно обратиться со словами прощания к старшим по положению и спокойно испустить дух, подчиняясь неизбежному.

· Обладающий лишь грубой силой не достоин звания самурая. Не говоря уж о необходимости изучения наук, воин должен использовать досуг для упражнений в поэзии и постижения чайной церемонии.

· Возле своего дома самурай может соорудить скромный чайный павильон, в котором надлежит использовать новые картины-какэмоно, современные скромные чашки и налакированный керамический чайник.

Самурайская мораль сформировалась в общих чертах одновременно с системой сёгуната, однако основы её существовали задолго до этого времени. Нитобэ Инадзо выделял в качестве основных источников бусидо буддизм и синто, а также учения Конфуция и Мэн-цзы. И действительно, буддизм и конфуцианство, пришедшие в Японию из Китая вместе с его культурой, имели большой успех у аристократии и быстро распространились среди самурайства. То, чего не доставало самураям в канонах буддизма и конфуцианства, в изобилии давало воинам синто.

Наиболее важными доктринами, которые бусидо почерпнуло из синтоизма — древней религии японцев, представлявшей собой сочетание культа природы, предков, веры в магию, существование души и духов, были любовь к природе, предкам, духам природы и предков, к стране и государю. Заимствования из синто, которые восприняло бусидо, были объединены в два понятия: патриотизма и верноподданичества.

Особенно сильное влияние на бусидо оказал буддизм махаянистского направления, проникший в Японию в 522 г. Многие философские истины буддизма наиболее полно отвечали потребностям и интересам самураев. При этом популярнейшей сектой буддизма была «дзен», монахи которой внесли значительный вклад в дело развития бусидо.

Созвучие мировоззрения сословия воинов, с положениями дзен-буддизма позволили использовать секту «дзен» в качестве религиозно-философской основы этических наставлений самурайства. Так, например, бусидо восприняло из дзен идею строгого самоконтроля. Самоконтроль и самообладание были возведены в ранг добродетели и считались ценными качествами характера самурая.

В непосредственной связи с бусидо стояла также медитация дзен, вырабатывавшая у самурая уверенность и хладнокровие перед лицом смерти, которые рассматривались как нечто положительное и великое, как мужественное вхождение в «му» — небытие.

Из конфуцианства идеология самураев прежде всего восприняла конфуцианские требования о «верности долгу», послушании своему господину, а также требования, касающиеся морального совершенствования личности. Конфуцианство способствовало возникновению в среде самураев и в их идеологии презрения к производительному труду, в частности к труду крестьян. Это отношение оправдывало безжалостную эксплуатацию японского крестьянства изречением, приписываемым Конфуцию: «Кормящийся от народа управляет им». То же самое легло в основу этико-политической философии Мэн-цзы, другого корифея конфуцианства, который называл принцип управления господствующего класса «всеобщим законом вселенной».

Так под воздействием синто, буддизма и конфуцианства формировались основные принципы самурайской этики, входившие в качестве составной части в мораль феодального общества, имеющую название «дакоту» (кит.: дао-дэ).

В числе главных принципов самурайской морали выделялись: верность господину; вежливость; мужество; правдивость; простоту и воздержанность; презрение к личной выгоде и деньгам.

Личный героизм самураев, жажда подвига и славы не должны были служить, по буси, самоцелью. Всё это было подчинено идеологией правящего класса более высокой цели, а именно: идее верности, которая покрывала собой всё содержание общественной и личной морали воина. Принцип верности выражался в беззаветном служении сюзерену и опирался на положения о верности, почёрпнутые из синто, буддийское убеждение в бренности всего земного, которое усиливало у самурая дух самопожертвования и не боязни смерти, и философию конфуцианства, сделавшую лояльность (верность вассала феодалу) первой добродетелью. Верность по отношению к своему господину требовала от самурая полного отрешения от личных интересов. Однако верность вассала не подразумевала принесение ей в жертву совести самурая. Бусидо не учило людей отказываться от своих убеждений даже для сюзерена, поэтому в случае, когда феодал требовал от вассала действий, идущих вразрез с убеждениями последнего, тот должен был всеми силами стараться убедить своего князя не совершать поступка, порочащего имя благородного человека.

Если это оканчивалось неудачей, самурай обязан был доказать искренность своих слов, прибегнув к самоубийству путём харакири. При всех других обстоятельствах бусидо призывало жертвовать всем ради верности.

В моральном кодексе самураев феодальной эпохи большое значение придавалось также катакиути — кровной мести, узаконенной бусидо в качестве вида нравственного удовлетворения чувства справедливости. Верность сюзерену требовала непременного отмщения за оскорбление господина. Конфуций по этому поводу сказал следующее: «Обиду надо заглаживать справедливостью».

Рядом с верностью стоял принцип долга, превративший естественную настойчивость и упорство воинов в возвышенное начало морального порядка. В соответствии с догмами конфуцианства долг — это «смысл и закон явлений и жизни», «прямота души и поступков», или «справедливость». Из понятия справедливость выводилось понятие «благородство», которое считалось «высшей чуткостью справедливости».

В японском языке долг, чувство (сознание) долга обозначается словом «гири» (букв.: «справедливый принцип»), которое произошло от «гиси» — «верный вассал, человек чести и долга, человек благородства». Первоначально это слово означало простую и естественную обязанность по отношению к родителям, старшим, обществу, близким и т. д. Со временем термин «гири» распространился и на обязанность по отношению к господину, играя немаловажную роль в этике сословия воинов. В силу этого слово «гири» стало объяснять такие поступки, как жертвование самураями жизнью ради феодала, жертвование родителей детьми и т. д. Выбор между долгом (гири) и чувствами (ниндзё) всегда должен был разрешаться в пользу долга.

Кроме верности и чувства долга одним из ключевых требований Бусидо была личная храбрость, мужество, впитавшееся в плоть и кровь самурая, не покидало его в самых трудных ситуациях. Оно было плодом физической закалки, психической уравновешенности и спокойного презрения к смерти.

Бусидо признавало только разумную храбрость, осуждая напрасный риск; неразумная, бесцельная смерть считалась «собачьей смертью».

Принцип скромности вырабатывался вследствие подчинённого положения рядовых воинов, невозможности для них поднимать голову перед своим господином. К скромности было близко также понятие «вежливость», подразумевавшее терпение, отсутствие зависти и зла. В лучшей своей форме вежливость приближалась, по конфуцианским понятиям, к любви. Развитию принципа вежливости способствовали постоянные упражнения в правильности манер, которые должны были привести все члены организма в гармонию, «при которой поведение будет показывать господство духа над плотью».

Умение владеть собой и управлять своими чувствами было доведено у самураев до большого совершенства. Душевное равновесие являлось идеалом бусидо, поэтому самурайская этика возвела этот принцип в ранг добродетели и высоко его ценила. Яркой иллюстрацией способности к самоконтролю самураев является обряд харакири. Самоубийство считалось среди самураев высшим подвигом и высшим проявлением личного героизма.

Отношение самурая к смерти, многократно воспетое в литературе и неоднократно подтверждённое историческими примерами, отнюдь не являлось чем-то исключительным для народов Дальнего Востока. Наоборот, оно было естественным для всей даосско-буддийской системы мировоззрения, определявшей жизнь человека как звено в бесконечной цепи перерождений. Самоценность земной жизни для ревностного буддиста любого толка была очень невелика. Дзенский монах, крестьянин, веровавший в милосердие будды Амитабы, священник секты Тэндай и нищий отшельник, исповедовавший тантрическое учение Сингон, в равной степени считали жизнь иллюзорным кратковременным эпизодом в бесконечной драме Бытия. Буддийский тезис о непостоянстве всего сущего (мудзё-кан) лежит в основе всей японской культуры.

С чем же сравнить

тело твоё, человек?

Призрачна жизнь,

словно роса на траве,

словно мерцанье зарниц.

В этом стихотворении дзенского мастера Роана отражён не субъективный взгляд на действительность, а универсальная истина, не требующих никаких подтверждений. Именно такое представление о смерти было присуще и самураям, которые видели своё предназначение в том, чтобы «уподобиться опадающим лепесткам сакуры», погибнуть в бою, «словно яшма, разбивающаяся об утёс».

Самодисциплина, усугублявшаяся изощрёнными регламентациями, заставляла самурая всегда и во всём следовать закону чести, что, согласно убеждениям верующего буддиста, благотворным образом влияло на карму и обеспечивало счастье в следующих рождениях.

Речь идёт не о презрении к смерти, а о равнодушном отношении к ней, о естественном принятии небытия, ожидающего «по ту сторону добра и зла». Самураи превратили тривиальную религиозную догму в средство воспитания сверхчеловеческого бесстрашия. Примеры достижения фантастических результатов путём культивирования и доведения, казалось бы, до абсурда вполне заурядных свойств человеческой физиологии и психики можно встретить почти во всех воинских искусствах. Самурай же по долгу службы становился носителем целого комплекса бу-дзюцу, и применение их на ратном поле зависело прежде всего от глубины презрения к смерти, от стремления к смерти.

Едва ли нуждается в доказательстве тезис о том, что воин, начисто лишённый страха смерти и видящий в смерти лишь дело чести, обладает в бою всеми преимуществами перед воином, судорожно преодолевающим естественные человеческие эмоции — чувство страха и инстинкт самосохранения.

Дзен воспитывал в самураях не просто равнодушие к смерти, но даже своеобразную любовь к ней как к верному средству самоутверждения. Такому подходу нельзя отказать в рационализме. Не случайно выдающиеся полководцы средневековья воспитывали себя и своих солдат в традициях самопожертвования.

Со временем смерть во имя долга стала восприниматься в самурайской среде как довольно трудный, но не лишённый эстетического наслаждения этап самосовершенствования.

О смерти много и прочувствованно рассуждали, смертью восторгались, к красивой смерти стремились. Тот же Уэсуги Кэнсин, павший от руки наёмного убийцы, оставил такие строки:

Ни раем, ни адом

меня уже не смутить,

и в лунном сиянье

стою непоколебим — ни облачка на душе…

Умение абстрагироваться от мирской суеты, от прозы жизни, от жестокостей военного времени высоко ценилось в самурайской среде. Способность видеть «вечность в чашечке цветка» с ранних лет заботливо пестовалась в юношах и девушках родителями, учителями, всем их окружением. В подражание китайским классикам такой образ жизни, при котором человек может даже на грани между жизнью и смертью наслаждаться красотами пейзажа, называли в Японии фурю (кит. Фэнлю), что означает «ветер и поток». Подобное мировоззрение позволяло неизменно воспринимать жизнь как «ветер и поток» во всей её эфемерной полноте. Наиболее совершенным воплощением философии «ветра и потока» стал широко распространённый среди самураев обычай слагать перед смертью «прощальное» стихотворение — чаще всего в жанре пейзажной лирики.

Так как конкретная земная жизнь для буддиста была лишь звеном в длинной цепи перерождений, обусловленных кармой, то для него не существовало стены между бытием и небытием, жизнью и смертью. Однако человек способен облагородить каждое мгновение жизни, осознав и прочувствовав первозданную красоту окружающего «бренного мира», красоту непостоянства.

Парадоксально, но именно в смерти идеологи самурайства усматривали дополнительный источник силы, почти сверхъестественного могущества и одновременно гражданской добродетели: «Путь самурая есть одержимость смертью. Подчас десятеро противников не в силах одолеть одного воина, проникнутого решимостью умереть. Великие дела нельзя совершить в обычном состоянии духа. Нужно обратиться в фанатика и пестовать страсть к смерти. К тому времени, когда разовьётся в человеке способность различать добро и зло, может быть уже слишком поздно. Для самурая надо всем довлеют верность господину и сыновняя преданность, но единственное, что поистине нужно ему, — одержимость смертью. Если одержимость смертью достигнута, верность господину и сыновняя преданность придут сами собой — гласит «Сокрытое в листве».

Чувство чести. Сознание собственного достоинства воспитывалось у детей самураев с детства. Воины строго охраняли своё «доброе имя» — чувство стыда было для самурая самым тяжёлым. Японская поговорка гласит: «Бесчестье подобно порезу на дереве, который со временем делается всё больше и больше».

Честь и слава ценились дороже жизни, поэтому, когда на карту ставилось одно из этих понятий, самурай, не раздумывая, отдавал за него свою жизнь. Нередко из-за одного слова, задевающего честь самурая, в ход пускалось оружие; такие схватки буси заканчивались, как правило, смертью или ранением.

Во всех своих действиях самурай должен был исходить из соображений высшей справедливости и честности, что, разумеется было утопией во времена коварных интриг, заговоров и междоусобных войн. Тем не менее в частностях самураи были весьма щепетильны. Поговорка «буси ва ни гон наси» («слово самурая свято») появилась не случайно, ибо самураи презирали ложь. Презрение ко лжи не мешало им, однако, оправдывать лесть, бахвальство и хитрость, которую при случае можно было назвать «военной», а их утончённый эстетизм нередко граничил с садизмом.

Ложь для самурая была равна трусости.

Слово самурая имело вес без всяких письменных обязательств, которые, по его мнению, унижали достоинство. Как правило, слово, даваемое самураем, было гарантией правдивости уверения. На клятву же многие из самураев смотрели как на унижение их чести. Очевидно, именно поэтому в японском языке нет слова «ложь»; слово «усо» употребляется как отрицание правдивости (макото) или факта (хонто).

Кроме чисто профессиональных особенностей, присущих сословию воинов, самурай должен был, по бусидо, обладать также благосклонностью, милосердием, чувством жалости, великодушием, симпатией к людям. Милосердие самурая (бусино насакэ) не было просто слепым импульсом, оно находилось в определённом отношении к справедливости, так как означало сохранение или уничтожение жизни. Основой милосердия считалось сострадание, потому что «милосердный человек самый внимательный к тем, кто страдает и находится в несчастье». Этикет войны требовал от самурая не проливать кровь более слабого побеждённого противника. Исходя из этого, бусидо объявило сострадание к слабым, беспомощным, униженным особой добродетелью самураев. Однако принцип милосердия, который бусидо считало принадлежностью каждого воина, часто нарушался жестокой действительностью феодальных времён, когда самураи грабили и убивали мирное население побеждённых княжеств и кланов.

Облик «истинного» самурая должен был содержать в себе ещё и принципы «сыновней почтительности», обусловленные древним понятием патриархального рода, и «братской привязанности». Японского рыцаря уже в детстве учили презрению к торговцам и деньгам, что должно было сделать его совесть «неподкупной» в течение всей жизни. Самурай, который не разбирался в покупной способности монет, считался хорошо воспитанным. Естественно, каждый буси понимал, что без наличия средств невозможно ведение войны, тем не менее счёт денег и финансовые операции представлялись самым низшим представителям кланов.

Бусидо развивало в воинах любовь к оружию, которое должно было внушать самураям чувство «самоуважения» и в то же время ответственности, так как самурайская этика считала беспорядочное употребление меча бесчестьем и предписывала его применение только в случае необходимости. Всё это достигалось путём воспитания, основной целью которого, согласно бусидо, была выработка характера; развитие же ума, дара слова и благоразумия кодекс чести считал второстепенными элементами.

На первый взгляд, многие из принципов бусидо могут показаться сами по себе положительными, например неподкупность, резко отрицательное отношение к накоплению богатств и вообще пренебрежение к деньгам и материальным ценностям, как таковым. Не может не вызывать симпатии развитие человеком таких качеств, как мужество, самообладание, правдивость, скромность, чувство собственного достоинства и т. п.

Однако мораль сословия самураев служила только сословию данного класса, она была действительна только в среде военно-служилого дворянства и не распространялась на отношения буси с низшими слоями, находившимися вне законов самурайской морали. Анализ отношений между самураями и низшими социальными слоями феодальной общности Японии — крестьянами, ремесленниками, париями и др. показывает, что моральные принципы бусидо были не равнозначными для господствующего класса и простонародья.

Жизнь врага, в глазах самурая, не стоила ломаного гроша, поэтому в пылу сражения и речи не могло быть о пощаде и сострадании. Помиловать побеждённого можно было лишь из тактических соображений или в расчёте на богатый выкуп. Каждое новое убийство на поле брани должно было стимулировать личную храбрость самурая — таким образом, враг приобретал свойства некоего пассивного стимула отваги. Отсюда берёт начало и людоедский обычай кимо-тори. По синтоистским поверьям, источником смелости в теле человека служит печень (кимо). Считалось, что, съев сырую печень поверженного противника, получаешь новый заряд смелости. Наиболее кровожадные самураи рассекали врага надвое от левого плеча до правого бока приёмом кэса-гири («монашеский плащ») и тут же, выхватив из живого тела трепещущую печень, пожирали её.

Японские исследователи склоняются к тому, что базой всей традиционной этики японского народа служит идея «он» — «отплаты за благодеяния». Отсюда берут начало иерархические связи и отношения между людьми. В космогонических воззрениях всех племён дальневосточного региона (ареала культурного влияния древнего Китая) Вселенная предстаёт как гигантский единый организм, продукт животворной биоэнергии (кит. — ци, или яп. — ки), бесконечно членящийся на несметное количество частей, которые образуют всевозможные органические и неорганические соединения. Человек, будучи одним из таких соединений, не может пребывать вне соединения высшего порядка, каким является коллектив — семья, род, клан, государство — и далее соответственно Азия, Мир, Вселенная. Человек является порождением всех соединений высшего порядка и порождающим для своих потомков для своих потомков и подчинённых. Таковыми являются постулаты, общие для синтоизма, буддизма и конфуцианства.

Участник подобного миропорядка должен был испытывать чувство благодарности ко всем «порождающим» и проявлять уважение к своим родителям, предкам и божествам рода, вышестоящим, правителю, далее к императору (тэнно) как к началу, скрепляющему нацию, и к его божественным предкам, формообразующим Вселенную. Синтоистская доктрина «государства как единого тела» (кокутай), главой которого является император, прекрасно дополнялась конфуцианским учением о «мировой семье», где классическая триада — Небо и Земля, порождающие человека, — соподчиняла по убывающей все звенья социальной структуры.

Практическим путём к осуществлению «долга благодарности» для самурая было следование пяти классическим «постоянствам»: гуманности, справедливости, благонравию, мудрости и правдивости. Все эти добродетельные свойства, как известно, по конфуцианскому канону, призваны были регламентировать нормы важнейших отношений (го рин): между господином и слугой, отцом и сыном, мужем и женой, старшим и младшим и между друзьями.

Самурайская мораль предъявляла к буси серьёзные требования для исполнения «он», развивающие абстрактные этические положения в стройную практическую систему. Прежде всего воин должен был воспитать в себе отрешённость от личного блага. Далее следовало претворить эту отрешённость в дух сознательного самопожертвования ради интересов долга. Личность, проникнутая духом самопожертвования и усвоившая закон чести, вместе с законом гуманности должна была направить все силы на достижение всеобщего блага в рамках своего рода, клана и т. д. Здесь вступал в действие принцип взаимной защиты и поддержки.

Идеалы Бусидо, хотя и сводятся в первую очередь к апологии фанатической верности долгу, в общем противоположны идеалам тупого армейского солдафонства. Даже изощрённое владение оружием само по себе, в отрыве от духовности, не может служить подтверждением личных достоинств самурая: «Человек, который завоёвывает репутацию благодаря техническому совершенству в воинских искусствах, просто глуп. По неразумению своему он все силы сосредотачивает на одном и добивается в этом деле успехов, отказываясь думать обо всём остальном. Такой человек ни на что не годен!", — утверждает Ямамото Цунэтомо.

Самурайская доблесть должна проявляться не в заносчивости, не в пустом фанфаронстве и безоглядной слепой храбрости, а в упорной ежедневной работе над собой, в тщательной шлифовке мастерства и стремлении подняться на новую ступень:

«Молодым людям следует совершенствовать свои качества воина так, чтобы у каждого была твёрдая уверенность: «Я лучший в Японии!» В то же время юный самурай должен ежедневно здраво оценивать свои занятия и быстро ликвидировать обнаруженные пробелы и недостатки. Кто не будет именно в таком смысле понимать самурайскую доблесть, ничего не сможет добиться», — поясняет «Сокрытое в листве».

Гордость и заносчивость самурая на первый взгляд противоречат принципам бусидо, но то же сочинение трактует гордость как один из столпов самурайской чести: «Есть два вида гордости — внутренняя и внешняя. Ничтожен тот самурай, который не обладает обоими видами гордости. Можно уподобить гордость клинку, который следует наточить, прежде чем вложить в ножны. Время от времени клинок вынимают, поднимают на уровень глаз, начисто протирают, затем снова прячут в ножны. Если самурай постоянно размахивает обнажённым мечом, все сочтут, что приближаться к нему не следует, и у него не будет друзей. В то же время, если меч никогда не вынимался из ножен, лезвие потускнеет, и люди перестанут считаться с хозяином».

Гордость и самоуважение самурая должны были проявляться не только в храбрости на поле боя, но и в стойкости, столь необходимой каждому в повседневной жизни:

«Даже в случайном разговоре самурай не имеет права жаловаться. Он должен постоянно контролировать себя, чтобы случайно не проронить словечка, уличающего в слабости. По случайному замечанию, произнесённому невзначай, можно догадаться об истинной природе человека», пишет Ямамото Цунэтомо.

Не приходится удивляться, что в феодальной клановой системе, где благополучие буси и его рода целиком зависело от расположения сюзерена, главным из всех «пяти видов человеческих отношений» раз и навсегда стала связь между господином и слугой. Хотя самураи воспитывались на дидактических конфуцианских хрестоматиях вроде «Двадцати четырёх почтительных сыновней Китая», верность господину часто брала верх над сыновней почтительностью и постоянно — над родительской любовью, относящейся к сфере «чувствительности». Предания о знаменитых самураях и литературные произведения, в которых правда переплетается с вымыслом, изобилуют примерами торжества вассального долга над узами родства и дружбы.

Сюжет заклания собственного сына (дочери, внука) ради спасения жизни или чести членов семьи сюзерена получил повсеместное распространение. Нечего и говорить о том, с какой радостью самурай приносил свою жизнь на алтарь служения великому закону гири. Быть щитом и мечом господина — в этом видели буси свой долг и единственную возможность следования своему Пути (До). Единственной же гарантией наилучшего выполнения долга, предначертанного самураю в его земной жизни, было овладение тайнами воинских искусств и через них — тайной мироздания, гармонического единства Неба, Земли и Человека.

Бесспорно то, что идея преданности слуги своему господину не всегда было бескорыстным. Самураи храбро сражались на поле боя, но не забывали требовать награду за свою «военную доблесть». Многочисленное количество прошений с изложением обстоятельств проявления доблести, написанных с целью получения награды свидетельствует о том, что мораль самураев не была истинной моралью самопожертвования. Все интересы самураев были сосредоточены на том, чтобы поддерживать свою семью и обеспечить будущее своим потомкам, верность же господину была лишь средством для достижения этой цели.

Следствием стало желание самурая выделиться среди других, совершить личный подвиг и тем самым отличиться перед господином, заслужить себе славу, почёт и соответственно вознаграждение. Отсюда специфика и своеобразие самурайских дружин эпохи средневековья. Личные армии феодальных князей были не единым целым, а скорее массой воинов-одиночек, стремившихся к героическому поступку, что и обусловило в немалой мере огромную массу подвигов, совершённых самураями. Упоминаниями об этих «героических деяниях» буквально заполнена литература о войнах эпохи средневековья.

Таким образом, налицо двоякое отношение самураев к богатству. Самураи подчёркивали своё презрение к деньгам и всему, что с ними связано. Это предписывала мораль. Что же касается крупных феодалов, то им особенно выгодно было культивировать данный принцип среди воинов-профессионалов. Идеология самурайства развивала его и направляла в определённое русло, подчиняла целям служения господину. Человек, захваченный идеей презрения к материальным ценностям, должен был стать в руках феодала машиной, не останавливающейся ни перед чем, слепо исполняющей требования даймё и подчиняющейся только ему одному. Такой воин, по бусидо, не должен был в силу своей неподкупности предавать хозяина до самой смерти и при любых обстоятельствах. С другой стороны, и вассалы и феодалы были одинаковы по своей сути. И феодальные князья и самураи стремились урвать для себя по возможности как можно больше. Тут и происходило нарушение принципов бусидо, возникала коллизия, обусловленная действительностью феодального времени. В свою очередь это приводило иногда к прямому предательству.