Детский поэтический фольклор

Начиная с 70-х годов активно занимались исследованием фольклорной колыбельной песни В.П. Аникин, М.Н. Мельников и А.Н. Мартынова.

В 1957 году в своей книге "Русские народные пословицы, поговорки, загадки и детский фольклор" В.П. Аникин на семи страницах дал обзор и колыбельной песни (Аникин 1957, 89-95). Отмечены некоторые мифологические смыслы колыбельной в отношении таких образов как Сон и Дрема и в смертных колыбельных. Другие образы (например: кот, голуби, грачи), как считал автор, проявились в песнях позднего времени, "утративших связь с поверьями и мифологией".vii Отмечены песни, которые по мнению автора, "отчетливо отразили в сюжетных положениях и образах крепостное право" (Аникин 1957, 93) и песни-импровизации.

Спустя четверть века В.П. Аникин дополняет свои мысли о колыбельной песне (Аникин 1991, 5-8). Как основной мотив он определяет мотив будущего - и будущее в колыбельной заполняется трудом, профессией, с "удачами и преуспеванием" (везде присутствует 1-2 примера). Но почему-то В.П. Аникин здесь связывает мотив будущего с предположением, что "крестьянки видели как ухаживают за барчатами". В.П. Аникин также утверждает: "Обещание полного счастья обычно и в песнях, которые пели и в простых бедных семьях. Поистине изумительна эта уверенность в ожидающем ребенка благополучии. Но было бы ошибкой думать, что народ жил иллюзиями. Это не так. Слову над колыбелью издревле придавали значение заклинания. Подобно заговору приказно-повелительные интонации..." Использование термина "заклинание" и фраза "изумительная уверенность" вызывают сомнения. Речь идет о прогностических смыслах, о которых мы будем говорить подробно в соответствующей главе. Вместе с тем, мы согласны с утверждениями исследователя о формульности жанра: "После каждой строфы вставляют (по типу Бай-бай) какое-нибудь новое слово: баю дитятко; баю милую; баю славную; баю, глазки закрывай и подобное. Практически количество сочетаний устойчивых элементов в колыбельных песнях не ограничено, но наперечет число самих элементов."

В ряде статей, в диссертации "Русская колыбельная и крестьянский быт" (Мартынова 1977), в антологии с разделом "Колыбельные песни" (Мартынова 1997) исследует жанр А.Н. Мартынова.
А.Н. Мартынова определила жанр по функции усыпления: "Многократное повторение однотипных кинетических (качание) и мелодических ритмов, отсутствие резких звукосочетаний" (Мартынова 1977, 4). Указана связь жанра с заговорами от бессонницы, но одно из отличий колыбельных от заговора заключается, по мнению автора, в том, что колыбельная имеет воспитательную функцию.

А.Н. Мартынова также предприняла попытку классифицировать жанр, выделив "Песни традиционные" и "Песни нетрадиционные (литературных и других жанров)". Классификация песен по содержанию, предложенная А.Н. Мартыновой, достаточно полная, но не имеет единого критерия.viii В качестве классификационного критерия в едином ряду предлагается и функция, и содержание, и образ, и даже генезис. Это признает сам исследователь, считая, что один и тот же текст может занять место в разных классификационных порядках. Не будем посвящать особое место критике данной классификации, скажем только, что императивность - это универсальное качество жанра, и, таким образом, все тексты попадут в первый раздел, к тому же мы имеем сотни примеров песен, каждая из которых с одинаковым успехом может занять место в разных разделах классификации. Если мы возьмем фольклорный текст с фольклоризированными строками из "Казачьей колыбельной песни" Лермонтова, то он вполне может попасть в каждый раздел, за исключением последнего.

А.Н. Мартыновой проанализирован ряд мотивов жанра (она отмечает структурное двуединство мотив-сюжет), обозначены другие жанры, которые могут исполняться как колыбельные. Автором исследования предложен термин "спевы", то есть колыбельные, в которых нет тематической связи: "Колыбельные спевы - соединение различных по форме и содержанию образований, каждое из которых представляет собой логическое и художественное целое и имеет свою историю возникновения и развития. В составе спева могут быть выделены 4 вида произведений: 1. Песни колыбельные традиционные, варьирующиеся в разной степени; 2. Песни импровизационные, различным образом связанные с традицией; 3. Произведения иных жанров, исполненные в функции колыбельных; 4. Произведения, имеющие литературный источник. Далее следует вывод: "соединение это в большинстве случаев механическое, основанное на связи функций" (Мартынова 1977, 11). Попытка фрагментировать жанр привела его в конфликт с самой традицией исполнения колыбельных. "Спева" там не наблюдается, а есть многомотивная колыбельная с широким функциональным полем.

Также спорны и определенные автором "Композиционные типы колыбельных песен" (Мартынова 1977, 12-13).ix Некоторые типы, выделенные автором, существуют самостоятельно, скорее, только в записях фольклористов, чем в реальной традиции (например, песни-припевки - четырьмя строками младенца не усыпишь - В. Г.). Несколько непонятно, почему автор лишил все свои "типы", кроме четвертого, сюжетного начала. Во всякой колыбельной песне есть развитие содержания, связанное с актом убаюкивания и функционально-символической динамикой текста.

В 1989 году в предисловии к своему сборнику "Потешки, считалки, небылицы" А.Н. Мартынова предлагает несколько новую классификацию жанра, в основе которой опять лежат разные критерии (Мартынова 1989, 7).

В своей антологии "Детский поэтический фольклор" А.Н. Мартынова расположила 544 текста колыбельных в 16 "тематических гнездах", в основе которых лежат "центральные образы или персонажи: сон, бука, котик - или лейтмотивы: пожелания ребенку сна, здоровья, смерти". Это действительно образно-мотивное распределение, но все-таки отметим, что в последних разделах, где представлены наиболее интересные и полные записи, такой критерий не ощущается. В примечаниях без комментария указано наличие 32-40 "сюжетов" (порядок чисел и кавычки А.Н. Мартыновой) в 2600 текстах, просмотренных автором (Мартынова 1997, 470).

Главы о колыбельных песнях присутствуют в книгах М.Н. Мельникова: "Детский фольклор Сибири" (Мельников, 1970) и "Русский детский фольклор" (Мельников 1987). В последнем издании М.Н. Мельников посвятил колыбельной песне следующие разделы: Генезис колыбельной песни; Внутрижанровая классификация колыбельной песни; Художественный стиль колыбельной песни.

Функции колыбельной песни

М.Н. Мельников как основную определяет "стихийно-педагогическую функцию" колыбельной песни. Доказательства М.Н. Мельникова сводятся к приоритету подсознательного педагогического в жанре над заговорным. Колыбельная песня - это "гибкий инструмент направленного педагогического воздействия пестуньи на ребенка, а для последнего - первичной формой освоения действительности, познания простейших форм взаимосвязи предметов окружающего мира" (Мельников 1987, 20-21).

Некоторые мотивы колыбельной М.Н. Мельников выводит по теории социального отражения, например, постоянный, по мнению автора, крестьянский голод определяет частоту мотива еды, крестьянские мечты выливаются в мотив яркого одевания и покупок, крестьянские суеверия ("А дальше - темнота, населенная сверхсуществами") - в мифологические образы.

Наиболее продуктивным для нас являются рассуждения М.Н. Мельникова о множестве и разнообразии повторов: аллитерации, ассонансы, синонимы, тавтологии, повторы слов в одном стихе, цепевидные повторения слов смежных стихов, повторение целых стихов, местоимений с предлогами и без предлогов, служебных слов, звукоподражаний.

Тем не менее, мы относимся критически и к концепции М.Н. Мельникова о функциональной природе жанра и к его выводам о генезисе мотивов, так же как и к разделу, посвященному поэтике жанра. Автор использует сугубо литературоведческий, стиховедческий анализ фольклорного жанра. Поиски специфики размера приводят к обнаружению разных метрических схем и странным выводам (более архаичная форма колыбельной, по предположению исследователя, не имела рифмы и имела многосложную основу).xi Попытка "приведения жанра" в классический стиховедческий порядок окончилась неудачей. Поиск архаического привел к путанице понятий архаизмов и диалектизмов.

Недавние труды о русской колыбельной песне американской исследовательницы Ш. Спитц показались более оригинальными (Spitz 1979, Spitz 1993). Хотя мы не разделяем многих предположений автора, например, о "свадебном контексте" образов Сна и Дремы, о связи охотничьих песен с смертными колыбельными, в статьях Ш. Спитц высказаны весьма интересные идеи о специфике выбора того или иного образа, мотива колыбельной для исполнения и характере "колыбельной инициации".