ЗЛОВЕЩИЙ РОК ЛОПУХИНЫХ

О. В. Мосин, С. А. Мосина

Древний род Лопухиных насчитывает 1000-летнюю историю. Его основатель — князь Касожский Редедя, погиб в 1022 году в единоборстве с князем Мстиславом, сыном великого князя Владимира. Сама же фамилия Лопухиных пошла от Василия Варфоломеевича Лопуха Лаптева, жившего в конце XIV — начале ХV веков. К роду Лопухиных принадлежала и царица Евдокия Федоровна, первая жена Петра I. Многие Лопухины связаны с Калужским краем, имели здесь свои владения и проживали на калужской земле. Об их жизни и судьбе рассказывается в этом очерке.

На фото - Царица Евдокия Фёдоровна ЛопухинаДворянский род Лопухиных занимал важнейшую роль в социальной иерархии тогдашнего общества. Но нельзя сказать, что Лопухиным везло в жизни. Замешанные в придворные перевороты, авантюры и интриги Лопухины все чаще погрязали в противоправиях и злоупотреблениях. Над родом Лопухиных висел злой рок, который зловещей мистической тенью окутал всю их последующую историю. Стоит хотя бы вспомнить скандально известного своими служебными злоупотреблениями калужского губернатора Дмитрия Ардалионовича Лопухина, разоблаченного в 1802 году Особой комиссией, которую возглавлял сенатор, поэт Гавриил Романович Державин, прославившийся своей неподкупностью и справедливостью. Этот скандально известный на всю губернию случай вошел в основу сюжета Гоголевского ревизора. А случилось все в точности как описано у Гоголя. Надо сказать, злоупотребления Лопухина были широко известны калужским обывателям. Так, Лопухин ложно обвинил И. Н. Гончарова, бpaта А. Н. Гончарова, владельца Полотняного Завода, в том, что в его доме происходит незаконная карточная игра, и на этом основании, грозя ему ссылкой в Сибирь, заставил Ивана Николаевича уничтожить вексель на 20000 рублей, которые Лопухин был должен Гончарову. Более того, еще 3000 рублей он взял у него "взаймы". По приказанию помещика Хитрово был убит его брат, но убийца смог откупиться, дав губернатору взятку в размере 75 тысяч рублей. А у калужской помещицы Xвостовой Лопухин вообще отнял ее имение для своего городничего Батурина.

Совершил губернатор и много других должностных преступлений. Была известна калужанам и склонность Дмитрия Ардалионовича к пьянству с весьма своеобразными кутежами. Поздними вечерами после пирушек губернатор гулял по Калуге в сопровождении своей свиты и пугал калужан, бросая им камни в окна. Однажды подобным образом он разбил стекла в доме известного заводчика Демидова, владельца дугнинского и людиновского чугуноплавильных заводов. Оскорбленный Демидов подал жалобу самому императору через близкого ко двору В.Н. Каразина, жившего тогда в Москве. Эта была одна из первых жалоб на губернатора, "от чего все и дело началось", но далеко не последняя. В Санкт-Петербург и Москву посыпались многочисленные анонимки на бесчинства и притеснения со стороны губернатора и его приближенных. Всеобщее возмущение жителей вызвал тот факт, что с граждан города Калуги брали "излишние поборы на содержание полиции и отягощали их отводом квартир по произволу для таких лиц, которым, по закону, не следовало".

Александр I принял решение расследовать деятельность Лопухина и поручил сделать это Г.Р. Державину, известному своей принципиальностью и неподкупностью. 25 декабря 1801 года Державин получил следующее распоряжение императора: "По секрету. Г. действительному тайному советнику Державину. Вы отправляетесь под видом отпуска вашего в Калужскую губернию; но в самом деле поручаются вам от меня изветы, частью от безымянного известителя, а частью от таких людей, которые открытыми быть не желают; Вы усмотрите из них весьма важные злоупотребления, чинимые той губернии губернатором Лопухиным и его соучастниками...".

Чтобы не дать Лопухину возможность замести следы, Державин отправился 5 января 1802 года в Калугу из Петербурга как частное лицо. Заехав в Москву, Гавриил Романович получил от В.Н. Каразина важные, касающиеся дела Лопухина. 17 января Державин тайно прибыл в Калугу и остановился в доме калужского городского головы Ивана Ивановича Борисова, человека по словам современников честного и великую доверенность в городе имеющего.

Занимаясь порученным делом, Г. Р. Державин попутно зна­комился с городом, дважды посетил Главное народное училище, богоугодные заведения и больницу, ходил в Покровскую церковь. И только подкрепив фактами жалобы горожан, он явился в губернское правление с объявлением своей миссии.

Донесение Державина в сенат о результатах ревизии было строгим и нелицеприятным. В ходе тайной ревизорской проверки калужской губернии все обвинения, выдвинутые против Лопухина, подтвердились. Донесение об этом было направлено Гавриилом Романовичем императору. 15 февраля специальный курьер привез Державину собственноручный императорский указ от 8-го февраля, в котором говорилось: "Гаврила Романович! Обьявите губернатору Лопухину, чтобы он сдал должность свою впредь до указу вице-губернатору". Одновременно Державин получил рескрипт, в котором император сообщал о поступившем доносе губернатора, обвинявшем Державина в применении пыток в ходе следствия и в гибели на допросе у него И.Н. Гончарова. 26 февраля Державин отбыл из Калуги.

По прибытии в Петербург Державин настоял на создании комитета, который беспристрастно рассмотрел итоги ревизии и жалобы на него губернатора Лопухина. По приказанию императора в комитет вошли графы А.Р. Воронцов, В.А. Зубов, Н.П. Румянцев и сам Державин, "для объяснения в случае каких неясностей".

После 4-х месячного рассмотрения материалов дела комитет полностью оправдал Державина, признав доносы на него ложными, обвинения же против калужского губернатора Лопухина подтвердились. Всего важных "уголовных и притеснительных" дел было доказано 34, среди них покрытие смертоубийства, отнятие собственности, тиранство и взяточничество. А кроме них, множество мелких, "изъявляющих развращенные нравы, буйство и неблагопристойные поступки губернатора, как-то: что напивался пьян и выбивал по улицам окна, ездил в губернском правлении на раздьяконе верхом, привел в публичное дворянское собрание в торжественный день зазорного поведения девку, и тому подобное, каковых распутных дел открылось 12, да беспорядков по течению дел около ста".

По итогам ревизии Сенат 16 августа 1802 года издал два указа: "О непреступлении губернаторами пределов власти" и "О воспрещении гражданским палатам принимать и рассматривать частные жалобы". Сенатское дело Лопухина за номером 742 от 19 августа 1802 года насчитывало около 200 страниц. Императором был издан специальный указ, подтверждавший все обвинения, выдвинутые против Лопухина. В указе также говорилось: "Губернатора Лопухина, ныне же отрешают должности, приказать ему явиться в Сенате, где, взяв с него по вышеописанным и прочим, касающимся до него делам, надлежащие ответы, судить по законам". Был отстранен от должности и губернский прокурор Чаплин. Городничий Батурин и секретарь Гужев были уволены и отданы под суд. Расследовалась деятельность и других приспешников губернатора.

Однако с помощью своих многочисленных друзей и родственников сам Лопухин смог избежать "суда по закону". В мае 1803 московский гeнерал-губернатор граф Ростопчин писал: "Калужской истории конца до сих пор нет. Лопухин, бывший губернатор, живет очень весело в Петербурге".

Окончательное решение по делу Лопухина было вынесено Сенатом лишь 28 января 1819 года. Оно гласило: "...по исследованию каждого из дел, до бывшего калужского губернатора Лопухина касающихся, ни в одном из них не усматривается умышленных злоупотреблений власти, ему вверенной, и не находится доказательств на заключающиеся в изветах на него поданных преступления, то, освободив его от суда, во всех сих обвинениях посчитать оправданным " и только "...не определять его Лопухина к должностям". Вот такая до боли знакомая нам всем история, вошедшая в основу Гоголевского ревизора….

Такое нелицеприятное событие оставило темный след на всем роде Лопухиных. И, увы не единственный. А ведь Лопухины по знатности и происхождению не уступали легендарным Рюриковичам. Они происходили по преданию, от касожского князя Редеди — владетеля Тмутаракани, убитого в 1022 году в единоборстве с князем Мстиславом Владимировичем. От них и пошло потомство, представители которого положили начало многим русским дворянским родам, в том числе и Лопухиным. Потомком легендарного Романа Редедича считается Михаил Юрьевич Сорокоум — боярин при великом князе московском Иване Даниловиче Калите, живший в начале XIV века. Он имел сына Глеба Михайловича, внука Илью Глебовича, правнука Григория Ильича Глебова и праправнука Варфоломея Григорьевича Глебова, сын которого, Василий, по прозвищу Лопух и стал родоначальником Лопухиных.

С 15 века представители рода Лопухиных служили воеводами, боярами и посадскими в Великом Новгороде и в Москве. Особому возвышению рода способствовал в 1689 году брак царя Петра I с Евдокией Фёдоровной Лопухиной (1669—1731). За счет этого брака отец царицы, Фёдор (Илларион) Авраамович (1638—1713) и его братья — Пётр-большой Авраамович (1630 — 1701), Пётр-меньшой Авраамович (ум. 1698 г.), Василий Авраамович (1646— 1698) и Сергей Авраамович (ум. 1711) были пожалованы в бояре. Впоследствии все они стали жертвами царской неприязни и дворцовых интриг.

Первой среди Лопухиных жертвой Царской неприязни стал боя­рин Петр Авраамович Большой. В документах не зафиксирована точ­ная формулировка обвинения против него, известно лишь, что на него «бил челом» весьма могущественный человек боярин Лев Кириллович Нарышкин, брат матери Царя Петра, возглавлявший тогда Посольский приказ. Царь, несмотря на многие услуги, оказанные ем; свое время Петром Авраамовичем, лично пытал оговоренного, да таким пристрастием, что боярин не выдержал и умер.

Такая же участь, но несколько позднее, постигла второго из братьев — Петра Авраамовича Меньшого. На него пожаловались Царю крестьяне, приписанные к Архангельскому собору Кремля. Они утверждали, что «боярин Лопухин убивает до смерти крестьян, а суда на него нет». Трудно сказать, насколько обоснованным было это обвинение и было ли проведено какое-нибудь дознание, но Царь Петр приказал «привесть боярина в Константиновский застенок». В делах секретного Преображенского приказа за 1697 год сохранились «пытошные листы», в которых говорится что, будучи поднят на дыбу и истязаем, Петр Авраамович говорил о Царе, что “он сын еретический, от антихриста зачался, извел нас боярина Голицына, да боярина Неплюева, да дядю своего боярина Петра Абрамыча Лопухина сам пытал, поливал вином и зажег”. И Петр Авраамович Меньшой, как старший брат его, скончался во время царского «пытошного дознания».

В том же году, когда открылся заговор видных стрелецких начальников Соковнина, Циклера и Пушкина, в участии в нем Петр заподозрил и остальных дядек Царицы Евдокии Федоровны. Царь наложил на них опалу, удалив их Москвы воеводами в дальние города: боярина Федора Абрамовича на Тотьму; Василья Абрамовича в Саранск; Сергея Аврамовича — в Вязьму. А ночью того дня, часу в пятом ночи в небе над Москвой наблюдалось знамение - в полуденной стороне неба появилась необычная звезда с хвостом.

Так явлением зловещей кометы закончилась славная, а вместе и трагическая эпопея Лопухиных, длившаяся почти восемь лет. Даль­нейшая печальная судьба супружества Царя Петра Алексеевича и Царицы Ев­докии Федоровны известна; она была пострижена в монахини. Отец Царицы Евдокии Федор Авраамович позже вернулся из Тотьмы, но в Москве уже не жил, целиком отдавшись управлению своими вотчинами, строительству храмов и основанию монастырей. В документах 1705 года он показан среди бояр, которые живут в своих деревнях. Вернулись из почетной ссылки и другие братья, но в государственных делах также не участвовали. Поместья Лопухиных были отобраны, но их родовые вотчины остались во владении рода, что сохранило Лопухиных среди крупнейших русских землевладельцев, а это, в свою очередь, стало залогом их довольно скорого возвращения в государственную и общественную жизнь.

Но разгромом 1695-1698 годов гонения на род Лопухиных не закончились – эта фамилия дорого заплатила за свою близость к российскому престолу. Позже были новые опалы, и пытки, и казни, и не только со стороны Царя Петра Алексеевича, но и во время царствования его дочери Императрицы Елизаветы Петровны.

Авраам Федорович Лопухин, младший брат опальной Царицы, не подвергался явным гонениям в первые десятилетия царствования Петра. Царь послал его за границу учиться морскому делу вместе с молодыми людьми знатнейших фамилий России. По возвращении он успешно служил, хоть и не на флоте — к любимым Петром ко­раблям его не допустили. Конец же брата Царицы был страшен. Мученичество его приходится на позднее время Петрова царство­вания. Авраам Федорович, несмотря на строгие запреты, поддержи­вал связь со своей сестрой Царицей Евдокией Федоровной, близок он был и к своему племяннику Царевичу Алексею. О том, что брат бывшей Царицы переписывается с нею, Царь, видимо, не знал, но о том, что он проводит много времени с Царе­вичем, ему было известно. О «зловредности» разговоров дяди и пле­мянника Царю Петру донесли еще в 1708 году, но он оставил донос без последствий — то ли счел дело мелким, недостойным внимания, то ли было недосуг, война с Карлом XII Шведским была в разгаре, и Полтавская баталия еще предстояла.

Положение стало меняться, когда в 1716 году Царевич Алексей бежал из России к Австрийскому Цесарю. За ним было наряжено посольство во главе с Петром Андреевичем Толстым, и наивный Царевич попался в расставленные отцом сети. Когда Толстой привез несчастного в Россию, началось следствие, которое выявило среди других и роль Авраама Федоровича в побеге Наследника престола: он знал о нем, но не донес... Известно стало и об участии этого Лопухина в группе недовольных политическим курсом Царя Петра Алексеевича. В 1718 году Авраама Федоровича несколько раз пытали, а осенью Правительствующий Сенат объявил и приговор — смертная казнь колесованием... Совершилась она 8 декабря 1718 года в Санкт-Петербурге, новой молодой столице России. Отрубленную голову Царицына младшего брата насадили на длинный железный прут, позаимствованный для этого случая в Адмиралтействе, и выставили ее для всеобщего обозрения на многолюдной площади Съестного рынка. А изломанное тело было оставлено на позорном колесе, где оно еще несколько месяцев наводило ужас на петербуржцев, как напоминание о том, что ждет Царских ослушников и Государевых преступников.

Тогда, в связи с «делом Царевича», пострадал не один Авраам Фе­дорович. Взяли под стражу и подвергли «пытошному дознанию» его сестру княгиню Анастасию Федоровну Троекурову, урожденную Лопу­хину. Был сослан в Кольский острог Степан Иванович Лопухин. Не пощадил Царь Петр и бывшую жену свою — сведенная с престола Царица была привезена в Москву из монастыря и тоже была мучена в «Преображенской пытошной избе». А потом царь Петр насильно постриг ее в монахини, о чем свидетельствует народная песня “Пострижение царицы”, записанная от стариков в нижегородской губернии:

У нас в Москве нездорово —

В большой колокол звонят заунывно,

Заунывно и печально:

Государь Царь на Царицу прогневался,

Высылает Царь Царицу из Москвы вон —

И в тот ли монастырь во Покровской.

Как возговорит Царица Евдокия:

«Где мои конюхи молодые!

Вы закладывайте коней вороных,

Вы поедете Москвою — не спешите,

Вы московских людей не смешите,

Что и может Государь Царь умилиться,

Не прикажет ли мне воротиться».

Однако Царь не воротил Царицу с дороги...

Приезжала Государыня в Суздаль,

Что и в тот ли монастырь во Покровский,

И встречает Государыню игуменья с сестрами

Надевают на Царицу черное платье,

Черное платье печальное,

Да и вскоре Государыню постригли,

Нарекли ей имя Евфросинья.

А после Государь Царь умилился,

Он приехал в монастырь во Покровский,

Чтоб Царица воротилась...

И встречает его игуменья с сестрами:

«Я прошу тебя, Государь, воротиться,

Что твоя та ли Царица постриглась,

Нарекли ей имя Евфросинья».

Что и тут ли Государь Царь заплакал,

И поехал в Москву он печальный.

Много людей, сочувствующих опальной Царице и несчастному Царевичу, пострадало в то время. Например, симпатизирующий царице боярин Глебов был посажен на кол на эшафоте, по трем углам которого на плахе были выставлены головы его сообщников. На четвертой, пустой плахе стояло имя Авраама Лопухина, ускользнувшего от царского гнева, который, несмотря на розыски, не смог его схватить. Авраам Лопухин укрылся в Троицкой монастыре, постригся в монахи и умер своею смертью три или четыре года спустя. Его похоронили на монастырском кладбище. Согласно легенде, надгробная плита на могиле Аврама Лопухина в шесть футов длиной, распиленная на уровне пятого фута с той стороны, где должна находиться голова покойника, находилась у входа в Успенский собор. Петр I, не знавший при жизни Лопухина, что тот удалился в монастырь, услышал о его смерти от самого настоятеля, который, уповая на почтение Петра к монастырю, надеялся избежать кары. Первая мысль Царя была — выкопать труп и обезглавить его, но, в; просьбе настоятеля, умолявшего не совершать подобного святотатства, Царь ограничился тем, что приказал распилить надгробную плиту на уровне головы. Не имея возможности обезглавить труп, царь обезглавил накрывший его камень…

В придворную интригу было втянуто и семейство двоюродного брата царицы Евдокии Фёдоровны - вице-адмирала Степана Васильевича Лопухина (ум. 1748). Далекий от политики, он учился в Школе математических и навигационных наук – первом в России военно-морское учебное заведение. После окончания в 1708 — 1717 гг. он изучал морское дело в Англии, затем участвовал в военных действиях Северной войны 1700 — 1721 гг., в 1740 году в звании камергера назначен генерал-кригс-комиссаром, в 1742 году получил назначение астраханским губернатором. Он был женат на Наталье Фёдоровне Балк (1699 — 1763), бывшей статс-дамой императрицы Анны Ивановны и Елизаветы Петровны. В 1748 году их семейство было втянуто в закулисную интригy, так называемое «Лопухинское дело», организованную лейб-медиком графом Жан-Германом Лестоком, которая основывалась на якобы высказываемых Лопухиными сомнениях в правах на престол императрицы Елизаветы Петровны как добрачной дочери Петра I и надеждах на воцарение свергнутого императора-младенца Ивана Антоновича, с родителями которого Лопухины были близки и находились в хороших отношениях. После этого начались аресты, пытки и допросы. Следствием руководил сам Лесток. По Высочайшему указу Ивана Лопухина и мать его Наталью и графиню Анну Гавриловну Бестужеву велено было отослать под караул в крепость, а в Москву было послано распоряжение арестовать и доставить в Петербург вице-адмирала Степана Васильевича Лопухина. Допросы продолжались, но если дамы оказались в заточении весьма стойкими и всячески отрицали свое участие в заговоре против императрицы, признавая лишь недовольство ею, то несильный Иван Степанович под пытками говорил еще больше, чем в застолье, и назвал многих людей, которых схватили, допрашивали, пытали, добиваясь “правды о заговоре против императорского величества”. Во второй декаде августа в Петербург из Москвы привезли вице-адмирала. Допросили Степана Васильевича «по 36 пунктам». Какое то ни было участие в каких бы то ни было заговорах он категорически отрицал, но подтвердил, что воцарения Императрицы Елизаветы Петровны не одобрил: «Не признавал ее величество наследницею к российскому престолу потому, что от Императрицы Анны Иоанновны удостоен был наследником принц Иоанн; потому думал, ей быть нельзя».

Общим допросом адмирала следователи не удовлетворились. Через три дня, 17 августа, его с вывороченными назад руками вздернули на дыбу. Висел он на ней десять минут, после чего и спущен и доставлен на очную ставку с женой своей и другими отданными. Ничего нового он так и не сказал. А Наталья Федо­ровна всячески пыталась выгородить мужа, говоря, что она обо всех и болтала с гостями по-немецки, а ее муж Степан немецкого не знал и потому ничего и понять не мог. В тог же день подняли на дыбу и женщин, но кроме страшных криков боли, следователи от дам ничего не услышали.

18 августа указом Государыни Елизаветы Петровны был «генеральный суд». Так же, как в случае с обвинением Царевича Алексея Петровича, приговор должен был исходить не с высоты престола, а из уст «собрания достойных лиц». Заседание суда прошло уже на следующий день — начали в девять утра и к часу дня закончили. К обвиняемым применили соответствующие пункты Уложения Царя Алексея Михайловича и Военного артикула Императора Петра Первого, а также указы Императриц Екатерины 1 и Анны Иоанновны. Каждый из упомянутых пунктов предусматривал смертную казнь. Под приговором подписались все члены «генерального суда». Первыми были, конечно, подписи графа Лестока, князя Трубецкого и генерала Ушакова. Среди подписавшихся был и вице-канцлер граф Бестужев-Рюмин.

Десять дней приговор суда, поднесенный для Высочайшей конфирмации Императрице Елизавете Петровне, оставался без резолюции» Правда, никто и не ждал, что она утвердит смертную казнь приговоренным. Было известно, что Государыня в день переворота, вознесшего ее на престол, дала обет в случае удачного для нее исхода дела никого и никогда не казнить смертию. Императрица не нарушала его. Так было и на этот раз. 29 августа Государыня наложила резолюцию на приговор «генерального суда». В ней говорилось, что государственные преступники, приговоренные к смерти, вполне заслуживаю столь сурового наказания, «однако же мы, по природному нашему великодушию, из высочайшей нашей императорской милости от того их всемилостивейше освобождаем». Четырех главных участников процесса было велено высечь кнутом и, урезав языки, сослать в Сибирь. Менее суровые наказания определила Государыня остальным обвиняемым числом около двадцати человек. Экзекуцию было велено произвести «сего 31-го августа, на Васильевском острову, перед коллежскими апартаментами в 10-м часу утра». Полиция получила указание опубликовать это объявление и листовки с текстом расклеить по городу, «чтобы всякого чина люди о том ведали и для смотрения того числа и того часу приходили на оное место».

Сто двадцать лет спустя известный историк и критик В.В. Стасов оценит этот манифест как документ, который «...на вечные времена останется пятном и так уже черной тогдашней эпохи — примером социальной правительственной лжи, клеветы и натяжек и свидетельством совершенной безнравственности Сената, судившего это дело...в одно утро по краткому экстракту». Так писал Стасов в своем труде “Браунгшвейское семейство”.

На назначенном месте у здания двенадцати коллегий выстроили эшафот или, как было сказано в документах, театр... Настало утро 31-го августа 1743 года, - писал историк В. В. Стасов. - Благодаря предварительным объявлениям, стечение народа было многочисленное. Публика недолго томилась ожиданием: преступников вывели под конвоем из крепости. Впереди всех шла Наталья Федоровна, несмотря на сорокатрехлетний возраст и недавно перенесенные муки все еще величавая, красивая. Довольно твердой походкой шла она «на театр»; за нею последовали все ее сострадальцы, и в глубокой тишине, воцарившейся над площадью, секретарь Сената Замятнин громко прочитал указ Государыни, в котором подробно перечислялись все многочисленные вины несчастных и назна­ченные им наказания. Затем принялись за работу заплечные мастера. Лопухина подда­ви обаянию ужаса: твердая до произнесения приговора, она не в силах была владеть собою, отваживаясь в то же время на напрасное сопротивление палачам. Один из них, сорвав с ее плеч платье, обнажил ее спину; другой схватил Лопухину за руки, вскинул ее себе на плечи и кнут засвистал в воздухе, исполосовывая тело несчастной кровавыми бороздами. Отчаянно билась истязуемая; вопли ее огла­си площадь, залитую народом. Полумертвую, обеспамятевшую от боли Лопухину палач спустил с плеч на помост, и над нею исполнили вторую часть приговора, бывшую, может быть, мучительнее первой. Сдавив ей горло, палач принудил несчастную высунуть язык: захватил его конец пальцами, он урезал его почти наполовину. Тогда захлебывающуюся кровью Лопухину свели с эшафота. Палач, показал народу отрезок языка, крикнул шутки ради: «Не нужен ли язык? Дешево продам!!». Такую же процедуру проделали и с Анной Гавриловной Бестужевой. После этого наказывали Степана и Ивана Лопухиных – кнут и урезание языка, Мошкова и князя Путятина – биты кнутом; Александра Зыбина – бит плетью. После окончания экзекуции все наказанные с места казни в простых телегах вывезены были в деревню за десять верст от столицы для прощания с детьми и родными. Затем осужденных отправили в ссылку в Сибирь – в далекий Охотский острог.

Основной виновник несчастья Иван Степанович Лопухин жил в Охотском остроге недолго, всего три года, где вскоре и умер. Недолго прожил в изгнании и вице-адмирал Степан Васильевич. Сохранился рапорт от 7 июля 1748 года, присланный из Селенгинска: «...из оных арестантов Степан Лопухин сего 6-го числа пополудни во втором часу волею Божией помре...» А Наталья Федоровна пережила свою царственную соперницу. Император Петр III указом от 20 января 1762 года повелел «сосланную за вины Наталью Лопухину воротить и жить ей в деревнях, где пожелает». После девятнадцати лет ссылки прожила она недолго и скончалась 1763 года, похоронили ее по православному обряду, так как в ссылке она порвала с протестантизмом и перешла в православие. Ее дети не привлеченные к этому делу и оставшиеся на попечении Лопухиных, к моменту возвращения матери были уже в летах и имели свои семьи. Младший сын несчастных родителей, Авраам Степанович, служил на военной службе, участвовал во многих войнах, был награжден орденом Святого Георгия Победоносца IV степени, дослужился до из генерал-поручика и закончил свою карьеру Орловским генерал-губернатором. Анна Гавриловна Бестужева угасла в далеком и холодном Якутске в конце царствования Елизаветы Петровны, забытая всеми, в том числе и своим мужем.

Главному виновнику графу Лестоку не пошла на пользу придворная интрига. Позиции вице-канцлера при Дворе поколебались, ненадолго. Императрица сумела-таки разобраться в кознях своего Лю6имца, и он подвергся опале — в 1750 году «за государственную измену» бывший лейб-медик был заключен в крепость. Интересы Рос­сии, о которых пекся граф Бестужев-Рюмин, были соблюдены, надежды Пруссии не оправдались, а на исходе Семилетней войны русские войска вошли в поверженный Берлин. Кстати, героем этой войны стал племянник вице-адмирала генерал-аншеф Василий Авраамович Лопухин.

Не стал счастливым и доносчик Бергер. Тогда, в 1743-м, ему удалось избежать похожей на ссылку службы в Соликамске, он остался в Петербурге и дослужился до подполковника, но «умер в стеснённых и жалких обстоятельствах», как писал в своей книге ис­торик немцев на русской службе.

Заметим, что Государь Петр III велел пересмотреть «Лопухинское дело». В результате обвинения были сняты со всех 25 осужденных. Он же вернул из ссылки Наталью Лопухину и всех оставшихся тогда живых участников тех событий. Как говорится, справедливость восторжествовала. Но печально знаменитое «Лопухинское дело» последним актом несправедливых гонений на этот род, начатых Петром 1 в последние годы семнадцатого столетия. Вице-адмирал Степан Васильевич и его семейство не стали последними Лопухиными, пострадавшими от монаршей несправедливости.

Таинственным ареалом мистицизма и окультных наук окутана личность Ивана Владимировича Лопухина (1756 — 1816). Теоретик и организатор русского массонства он стал первым в послепетровское время крупным государственным и общественным деятелем европейского масштаба. Иван Владимирович был едва ли не крупнейшим в свое время русским масоном, видным его идейным теоретиком и организатором массонских лож, Великим Магистром нескольких масонских лож и автором множества произведений, являющихся памятниками русской словесности и философии ХЧШ века. Он автор трудов: «Искатель премудро­сти, или Духовный рыцарь», «Нравоучительный катехизис истинных франк-масонов» и «Некоторые черты о внутренней церкви». Кроме того, И. В. Лопухин был сенатором, крупным судебным деятелем, инициатором нескольких законов, смягчавших наказания, служил в Судебном департаменте Правительствующего Сената и статс-секретарем Императора Павла 1. К этой фактической канве жизни Ивана Владимировича Лопу­хина нужно добавить следующее: некоторые исследователи духовной и куль­турной жизни России его времени, указывая на явную связь автора «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева с масон­скими кругами, где столь видную роль играл Лопухин, усматривали влияния взглядов русских масонов на мировоззрение Радищева и даже на идейную основу его знаменитой разоблачительной книги. Не все согласны с этим, но переписка русских масонов того време­ни позволяет сделать вывод, что без такого влияния не обошлось. Известный историк культуры профессор Ю. М. Лотман цитирует в одной из своих работ Пушкина: «Радищев попал в общество масо­нов» и «таинственность их бесед воспламенила его воображение». А когда на Радищева обрушились гнев и кары Императрицы Ека­терины II, В. И. Лопухин писал масону А. М. Кутузову: «Здесь... во­обще участниками Радищева почитали всех нас, так называемых каких-то мартинистов». Во всяком случае, вскоре после опалы на Радищева были разгромлены и масонские ложи в Москве. И. В. Ло­пухин не был тогда арестован и выслан только, как заметила Госу­дарыня, из уважения к его заслуженному и престарелому отцу, ко­торый жил вместе с Иваном Владимировичем.

Любопытно и другое предположение ученых — многие считают, что весьма близок к лопухинскому масонскому кружку был и Нико­лай Михайлович Карамзин. Приехав в Москву из Симбирска, он по­чти сразу же поселился в доме масонского «Дружеского общества» в нынешнем Кривоколенном переулке близ Мясницкой. Дом этот до сих пор стоит, и историки Москвы неизменно называют его «Масон­ским домом». Конечно, адрес — лишь один из многих доводов в пользу любопытного предположения. Некоторые идут еще дальше и утверждают, что и знаменитые «Письма русского путешественника» Карамзин написал, вернувшись из большой заграничной поездки, куда московские масоны отправили его на свой счет для ознакомления с европейскими ложами. Надо сказать, что некоторые опубликованные письма И. В. Лопухина дают основания считать, что все было имен­но так. Если это так, то масонам и лично Ивану Владимировичу Лопухину русская литература обязана одной из лучших своих книг.

Следует подчеркнуть, что Иван Владимирович Лопухин был одним из крупнейших просветителей своего времени. Вместе с известным Н. И. Новиковым он основал в Москве «Типографическую компа­нию». Это была самая крупная в те годы типография в Первопре­стольной столице. За восемь лет существования она выпустила в свет 267 названий самых разных книг — и русских, и зарубежных в пе­реводах, и учебников. Именно в этой типографии, кстати, были впервые напечатаны на русском языке сочинения Вольтера...

Современником Ивана Владимировича был Степан Авраамович Лопухин, принадлежавший к другой ветви рода. Он был младшим сыном несчастного Авраама Степановича, который незаслуженно пострадал в начале царствования Императрицы Елизаветы Петров­ны. Тому не было девяти лет, когда на эшафоте в Петербурге били кнутом и урезали языки его отцу, матери и старшему брату. Воспитали его родственники, а он справно служил Екатерине, хоть и не достиг осо­бенных высот. Зато сын его Степан Авраамович в 1797 году в 28 лет получил от Государя Павла 1 придворный чин егермейстера, который соответствовал тогда III классу по Табели о рангах и был равен генерал-лейтенанту в военной и тайному советнику в I статской службе. Вскоре он женился на замечательной красавице Марии Ивановне, дочери генерал-майора графа Ивана Андреевича Толстого. Юной графине Толстой, в замужестве Лопухиной, было всего восемнадцать лет, но она была старшим ребенком в семье. Ее младшим братом был впоследствии скандально известный граф Федор Иванович Толстой по прозвищу Американец, великосветски; карточный шулер, которому Пушкин посвятил несколько едких эпиграмм. А внуком младшего брата красавицы Марии Ивановны Лопухиной стал знаменитый поэт граф Алек­сей Константинович Толстой.

Видным государственным деятелем был и действительный тайный советник 1-го класса Пётр Васильевич Лопухин (1753 — 1829), который по мнению современников сделал свою карьеру благодаря любовной интриги императора Павла I с его дочерью Анною. Начав службу в лейб-гвардии Преображенском полку, он в 1779 году назначен Санкт-петербургским полицмейстером, затем был правителем канцелярии Тверского наместничества, в 1783 — 1793 гг. - московским губернатором, в 1793 — 1796 гг. — ярославским и вологодским генерал-губернатором, а в 1796 гг., после воцарения императора Павла I, назначен сенатором.

С 1798 года начинается стремительный взлет служебной карьеры П. В. Лопухина: он был назначен генерал-прокурором, членом Императорского совета, император подарил ему шикарный дом в Санкт-Петербурге, богатое и многолюдное местечко Корсунь в Киевской губернии. Оно занимало весь Каневский уезд Киевской губернии, насчитывало более 50 тысяч десятин земли, 30 сел и деревень с 30 тысячами крепостных. А в январе 1799 года указом императора Павла I он был возведен, с нисходящим потомством, в княжеское Российской империи достоинство, а в феврале того же года получил высочайший титул светлости. Ему в знак особого расположения императора в марте 1799 года, дозволено было употреблять для ливреи слуг цвета, составлявшие придворную ливрею. В июле 1799 года по собственной просьбе он вышел в отставку и переехал в Москву. В царствование императора Александра I он занимал высшие государственные должности: с 1801 года состоял нам Непременного (Государственного) совета, в 1803 году — министром юстиции, в 1810 — 1816 гг. — председателем Департамента гражданских и духовных дел, а в 1812 — 1816 гг. — Департамента экономии Государственного Совета. С 1816 года до конца жизни П. В. Лопухин был председателем Государственного совета и Комитета министров. Своей стремительной служебной карьерой светлейший князь Пётр Васильевич во многом был обязан дочери — молодой красавице Анне Петровне (1777— 1805), к которой сам император Павел I до конца своих дней испытывал “особое сердечное расположение и большую симпатию”. Император пожаловал ей придворное звание камер-фрейлины, а затем статс-дамы с награждением ее орденом Св. Екатерины 1-й степ. А. П. Лопухина в 1800 году вышла замуж за генерал-майора князя П. П. Гагарина.

В своем исследовании, посвященном Н. М. Карамзи­ну, профессор Ю.М. Лотман пишет о долголетней и нежной дружбе будущего историографа России с Настасьей Ивановной Пле­щеевой и ее мужем, которая началась около 1785 года. “Сентиментальная дружба с Настасьей Ивановной занимает значительное место в биографии Карамзина, — пишет Ю.М. Лотман. — И это заставляет нас остановиться на природе этого чувства. Прежде всего следует отметить, что сам Карамзин превратил его из факта своей интимной биографии в факт культуры своего времени и своей литературной деятельности. Он не просто подчеркивал свои нежные чувства к этой женщине, но демонстративно (под прозрачным поэтическим псевдонимом Аглая) посвящал ей свои труды, писал ее имя на титульном листе своего альманаха, публиковал посвященные ей стихотворения, называл себя другом нежнейшей женщины. Когда Император Павел I избрал своей дамой сердца Анну Лопухину и сделал ее объектом, видимо, платонического рыцарского культа, он также афишировал публично свое преклонение: дознавшись, что имя Анна (Ханна) по-древнееврейски означает «благодать», он назвал этим именем военный фрегат, приказал написать «благодать» на гренадерских шапках и корабельных флагах. Это было публичное признание в любви, пусть даже рыцарской fin amour…”

Сын Петра Васильвича, генерал-лейтенант, князь Павел Петрович Лопухин (1788 — 1873) перегнал отца в служебной карьере и стремительном служебном росте. Уже в возрасте 10 лет в 1798 году он произведен в прапорщики, затем пожалован во флигель-адъютанты и в возрасте 13 лет — в действительные камергеры его императорского величества. В царствование императора Александра I П. П. Лопухин служил в Кавалергардском полку, участвовал в войне с Францией 1806 —1807 гг., в Отечественной войне 1812 г. и заграничных походах русской армии 1813 — 1814 гг. Затем молодой генерал-лейтенант командовал уланской бригадой, отличился в ходе Польской кампании 1831 года, удостоен ордена Св. Георгия 3-й степени, в 1835 году вышел в отставку. С его смертью пресеклась княжеская ветвь рода Лопухиных. В мае 1873 года его внучатному племяннику (внуку его сестры, княжны Екатерины Петровны), полковнику, флигель-адъютанту Николаю Петровичу Демидову (1836 — 1910), было дозволено принять его фамилию и титул и именоваться светлейшим князем Лопухиным-Демидовым с тем, чтобы этот титул и соединенная фамилия переходили лишь к старшему в роде из его потомков. И с этого момента начинается другая история, связанная с известным родом горнозаводчиков и промышленников Демидовых.

Но злой рок не обошел стороной и это поколение Лопухиных. Оба князя – отец и сын оказались с прямо противоположных сторон причастны к печально известному мятежу декабристов 14 декабря 1825 года. К счастью, светлейший князь Павел Петрович оказался замешанным в деле о мятеже лишь косвенно. В 1827 году правитель дел Следственного комитета по делу декабристов А. Д. Боровков составил любопытный документ – “Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ и лицам, прикосновенным к делу…” , где сформулированы виды мятежников. Вот что говорится в “Алфавите…” о Лопухине:

«Лопухин, князь Павел Петров. Генерал-майор. В 1817 году вступил в Союз спасения и был на нескольких со­вещаниях, у Трубецкого и Александра Муравьева. После уничтоже­ния Союза благоденствия в 1821 году согласился на предложение Никиты Муравьева о возобновлении тайного общества на прежнем основании, то есть действовать на общественное мнение для приготовления оного к представительному правлению. Вскоре после того уклонился от общества и даже считал оное не состоявшим­ся... Никита Муравьев отозвался, что в 1822 году Лопухин прервал сношения с обществом. После предварительного допроса, снятого генерал-адъютантом Левашовым, он по Высочайшему повелению освобожден».

Отец же Павла Петровича светлейший князь Петр Васильевич ис­правлял должность председателя суда, собирал голоса судей при вынесении приговора и лично представил Государю Николаю Павловичу этот приговор. Случилось это 1 июля 1826 года, когда Император получил официальный текст его: 36 мятежников были осуждены на смерть. Тогда же Государь помиловал 31 осужденного, оставив приговор в силе лишь для пяти и заменив жестокую казнь простым повешением. В мемуарах того времени сохранилось несколько записей об обмене фразами между Государем и князем Лопухиным. Вот, например, что писала в своих воспоминаниях фрейлина Августейшей супруг» Императора известная А.О. Смирнова-Россет: «К концу поста как-то Государь пошел с собакой Гусаром его купать и бросил ему свой носовой платок; в эту минуту его камердинер, запыхавшись, прибежал к нему и сказал: «Светлейший князь Лопухин ожидает Ваше Величество». Государь, взволнованный, скорым ходом пошел во дворец, и Гусар за ним; я вытянула носовой платок и после отдала его камердинеру. После я узнала, что Лопухин принес лист осужденных на смерть, их было 20... Так как в числе заговорщиков многие принадлежали к высшему кругу, то их родственники... рассказывали, что когда старый Лопухин подал Государю лист в 20 человек, приговоренных на смертную казнь, что он хотел подписать, и будто Лопухин ему сказал: «Государь, Вы начинаете царствовать» и затрясся...»

Скандальную известность получил и действительный статский советник Алексей Александрович Лопухин (1864 — 1927). Его отец - действительный статский советник, камергер Александр Алексеевич Лопухин (1839-1880), которому М. Ю. Лермонтов посвятил известные стихи “Ребенка милого рожденье”, окончил Пажеский Его Величества корпус, затем избрал карьеру юриста. Он был прокурором Санкт-Петербургской судебной палаты, с 1882 года — председателем Варшавского окружного суда. В 1878 году А. А. Лопухин в качестве прокурора участвовал в знаменитом открытом судебном процессе над террористкой Верой Засулич, которая стреляла в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова. Председательствовал в суде известный А. Ф. Кони. Кони и Лопухин так повели дело, что В. Засулич была оправдана судом присяжных. Это было самым скандальным решением суда, который был реформирован в соответствии с новым законом о судебной системе, подписанным Александром 11. И Кони, и Лопухин были освобождены от своих должностей и прослыли “красными”. После этого процесса Лопухина понизили в должности и перевели в русскую миссию в Константинополь. Позже он вернулся в Россию, но уже не служил; до конца жизни жил в своих имениях.

Алексей Александрович также как и его отец избрал карьеру юриста, служил по ведомству Министерства юстиции, был прокурором в Твери, Москве, Санкт-Петербурге, прокурором Харьковской судебной палаты. В 1902 году в Харькове судьба свела его с министром внутренних дел талантливым юристом В. К. Плеве. Алексей Александрович составил доклад министру с чуть ли не с программой реформы полиции. В. К. Плеве ту же предложил Лопухину самому осуществить эту реформу самому в должности директора Департамента полиции. Алексей Александрович занял эту должность 9 мая 1902 года. Конечно, он понимал, что такого рода служебное повышение повлечет за собой не только плюсы – пожалование чина действительного статского советника, но и минусы – осуждение высшего общества, к которому Алексей Александрович принадлежал. О полицейских высокого ранга, редко говорят хорошо – одним они перешли дорогу, других обидели, кому-то позволили слишком много. Порою самая незначительная промашка в служебной деятельности может оказаться самой настоящей государственной катастрофой. И это вскоре не замедлило случиться.

Директором Департамента полиции Алексей Александрович Лопухин был недолго – с мая 1902-го года по март 1905 года. Это были весьма неспокойные годы нарастания антиправительственных настроений и выступлений, развертывания небывалого прежде в России террора революционеров-подпольщиков, годы неудач России на Востоке и предверия революции. Есть указания на то, что А. А. Лопухин был достаточно близок к министру Плеве. Об этом говорит хотя бы то, что когда министр был убит бомбою террориста, разбирать бумаги в его столе и содержимое его портфеля, с которым Плеве ехал на доклад к Государю, было поручено, среди прочих, и Алексею Александровичу. Бывший в то время министром финансов Владимир Николаевич Коковцев в записках «Из моего прошлого» писал: «Портфель Плеве найден был в пол­ной сохранности в карете, доставлен в министерство, где и был по повелению Государя вскрыт вместе со всем, что осталось в столе, генерал-адъютантом Гессе при участии директора Департамента полиции Лопухина и сына покойного — Н.В. Плеве...» Пикантная подробность: в одном из ящиков письменного ста убитого министра была обнаружена пачка копий и подлинных писем А. А. Лопухина к его двоюродному брату и другу, профессору Московского университета, известному философу князю С. Н. Трубецкому. Можно представить себе, как «приятно» было директору Департамента полиции убедиться в том, что и его письма перлюстрировались. Впрочем, он никогда не винил в этом лично Плеве, такова была общая практика.

Что же касается общественного мнения в кругах, близких к правительству, то А. А. Лопухина считали либералом и даже во многом виновником происходивших тогда беспорядков. В дневнике хозяйки известного в те времена салона Александры Викторовны Богданович, жены генерала Богдановича, под датой 6 февраля 1903 года среди прочего записано: «Мануйлов приехал к нам от Лопухина. Шли у них разговоры, между прочим, и о рабочих. По словам Мануйлова, Лопухин допускает, чтобы рабочие сходились, толковали, рассуждали и проч. У него есть во взгляде на рабочих либеральное направление». А в октябре следующего, уже 1904 года Богданович записала: «Лопухин сделался (и всегда им был раньше) открыто теперь красным». Открытые обвинения в адрес директора Департамента полиции посыпались после февральского убийства эссерами в Москве генерал-губернатора Великого Князя Сергея Александровича. Тогда стало очевидным то, что полиция Империи не в состоянии уберечь даже высших представителей власти. И вот тогда вспомнили все – и либеральные настроения Лопухина и халатность. Как выяснилось, Д. Ф. Трепов, бывший до назначения Петербургским генерал-губернатором обер-полицмейстером в Москве, неза­долго до покушения на Московского генерал-губернатора просил у Лопухина по команде дополнительных ассигнований в 30 тысяч руб­лей для охраны Великого Князя Сергея Александровича, Лопухин отказал — сказал, дескать нет необходимости. После убийства Великого Князя тер­рористами Трепов открыто обвинил Лопухина в том, что из-за него того не смогли уберечь. 4 марта 1905 года А.А. Лопухин был освобожден от директорского госта в Департаменте. В формулировке отставки директора Департамен­та полиции было прямо записано: «за непринятие должных мер ох­раны Великого Князя». Так Лопухин ушел из полиции, но самые громкие скандальные дела его, наделавшие немало шума и в обществе, и в правительственных кругах, были еще впереди.

После отставки Алексея Александровича с должности директора Департамента полиции его назначили Эстляндским губернатором. Но пробыл он на этом посту всего несколь­ко его уволили за то, что он испугался революционеров и фактически передал им власть в Ревеле. 17 октября 1905 года в день опубликования Манифеста Государя Николая 11 о даровании гражданских прав в Ревеле было очень неспокойно. Начались массовые демонстрации рабочих и всеобщая забастовка. К вечеру собралась многочисленная толпа на русский рынок и начала громить винные лавки. К ним присоединилось небольшое количество войск из старых резервистов. Полиция, бессильная что-либо сделать, попряталась кто куда. Тогда городская дума с подачи губернатора Лопухина допустила для охраны порядка создание вооруженных милицейских бригад из числа рабочих. После этого не прошло и нескольких часов, как патрули от населения появились на улицах Ревеля. А день спустя в Ревель приехал начальник с присланными из Петербурга войсками для подавления беспорядков. Стычки войск с народной милицией привели к 170 убитых и раненых горожан. Начальник дивизии донес главнокомандующему войсками Петербургского военного округа Великому князю Николаю Николаевичу, что губернатор из трусости очень либеральничал и сдал власть революционерам. Великий князь сейчас же донес Государю, и Государь потребовал от министра внутренних дел Дурново увольнения Лопухина.

Получив отставку, опальный А. А. Лопухин вернулся в Москву в самый разгар формирования политических партий, разрешенных Государем Манифестом от 17 октября 1905 года, и сразу же вступил в партию “Народной свободы” или конституционно-демократическую партию, членов которой коротко называли «кадетами». Вместе с ним вступил в эту партию и брат его жены князь Урусов, оба они стали видными кадетами и пользовались немалым авторитетом в своей партии. По тем временам конституционно-демократическая партия, глав­ным вождем которой был университетский профессор историк Павел Николаевич Милюков, была самой респектабельной среди первых политических партий России. Кроме того, она была самой первой. Случилось так, что Милюков и его соратники созвали учредительный съезд еще до Манифеста 17 октября, решив организовать ее как бы подпольно, и объявление Манифеста о даровании гражданских сво­бод пришлось на последний день этого съезда. Таким образом, партия смогла начать работать уже на следующий день после провозглаше­ния Государем гражданских свобод. Стремления конституционно-демократической партии отвечали убеждениям самого Лопухина. И он деятельно включился в партий­ную работу. Один из современников А. А. Лопухина в своих запис­ках отмечает, что «так как он был специалистом по всяким розыс­кам и вообще по делам секретной полиции, то он занимался в этой партии специально вопросами сыска, то есть контролем над тем, что делает секретная полиция, ибо уже тогда вполне обнаружилось, что секретная полиция не брезгует никакими средствами для расправы с теми, кого она считает своими врагами...». Именно к этому времени относится уже рассказанная история с ротмистром Комиссаровым и распространением провокационных по­громных прокламаций. Именно в это время А. А. Лопухин написал весьма популярную в свое время книгу «Настоящее и будущее рус­ской полиции» (1907), в которой пытался определить пути своевре­менного реформирования этого инструмента власти. В этом же новом качестве своем — как бы общественного кон­тролера за деятельностью полиции — Алексей Александрович стал героем одного из самых громких политических скандалов первого десятилетия XX века. Случилось так, что он оказался едва ли не клю­чевой фигурой в разоблачении известного двойного агента, прово­катора и террориста Евно Азефа.

Способный юноша из бедной еврейской семьи Евно Мейер Фишелевич Азеф родился в Ростове-на-Дону в 1869 году, учился в реальном училище, затем, раздобыв каким-то образом нужную сумму денег, поехал учиться в Германию, в Политехническую школу Карлсруэ. Там училось несколько десятков молодых людей из России. Среди них и начал «работать» Азеф, ставший платным тайным сотрудником секретной полиции еще в 1892 году. Для этого он всту­пил в студенческую социал-демократическую группу, но уже через три года стал членом Союза русских социалистов-революционеров. Вернувшись в Россию, Азеф сразу же примкнул в Москве к Северном союзу социалистов-революционеров, которые выпускали газету «Революционная Россия». Азеф выдал ее подпольную типографию полиции, но никаких подозрений не вызвал. Более того, ему поручили войти в сношение с Южным союзом социалистов-революционеров. Он энергично взялся за дело, вместе с известным революционером и террористом Г. А. Гершуни объединил обе организации и в 1901 году стал едва ли не во главе новой партии социалистов-революционеров (эсеров), которая провозгласила себя продолжателем дела «Народ­ной воли». Вместе с Гершуни Азеф создал и возглавил так называемую «боевую организацию» партии, которая готовила и осуществляла покушения на видных деятелей Империи, а после ареста Гершуни полицией (видимо, это случилось не без помощи Азефа) он стал еди­ноличным главой «боевой организации», и тут его террористическая деятельность достигла вершин. Список жертв Азефа открывает министр внутренних дел Дмитрий Сергеевич Сипягин. Но привести этот список целиком невозможно, поскольку это заняло бы слишком много места.

Любопытно, что все сделал Азеф, оставаясь платным агентом полиции, приобретает в ее глазах все больший вес и получает все более высокое содержание. Он строго и расчетливо «дозирует информацию, которую передает полиции, чтобы так называемые «провалы» эсеровских боевиков выглядели естественными «издержками производства», а не результатом его предательства, но чтобы и ЦК его партии, членом которого он стал, был удовлетворен ходом террористических акций. Полиция считала его в высшей степени полезным агентом, не подозревая, что многие громкие убийства государственных деятелей являются делом рук их тайного агента. Азефу довольно долго удавалось обманывать и полицию, и свою партию. В последней же он приобретал все больший вес и авторитет.

Однако и над Азефом стали понемногу сгущаться тучи. Тогда он не знал, что известный журналист Владимир Львович Бурцев, также состоявший в то время в партии социалистов-революционеров, ведет большую работу по выявлению в революционной среде полицейских провокаторов. Он разоблачил на страницах журнала «Былое» не одного агента полиции в рядах своей партии. На мысль заняться изучением деятельности Азефа его навел случай: однажды в редакцию «Былого» в Петербурге пришел молодой человек, которым представился сотрудником полиции, готовым помочь Бурцеву в разоблачении провокаторов. Это был некто Михаил Бокай, служивший в полиции, много знавший и ставший впоследствии ценнейшим помощником издателя «Былого» в его борьбе с полицей­скими провокациями. Этот Бокай и представил Бурцеву первые све­дения о двойной игре Азефа. Журналисту было трудно поверить в то, что предателем является чуть ли не самый популярный и уважаемый член руководства партии эсеров, но он решил продолжить по постепенно перед ним стала раскрываться чудовищная картина организации террора против высших чиновников Империи, который вел­ся чуть ли не с ведома ее полиции. Бурцев стал проверять некоторые факты, которые прежде казались ему подозрительными, и выяснил, что почти в каждом случае всплывало имя Азефа.

Полиция тем временем установила факт связи Бокая с Бурцевым, Бокай был арестован, а Бурцев уехал за границу и с 1907 года постоянно проживал в Париже. Там он суммировал имеющиеся у него све­дения, обобщил доказательства виновности Азефа и открыто вы­ступил против него перед ЦК партии эсеров. Весной 1908 года Бурцев официально обвинил Азефа, который также находился в Па­риже. Но вера в Азефа у его товарищей по партии была так вели­ка, что Бурцеву не поверили. Однако была создана «комиссия по расследованию провалов». Бурцев продолжал настаивать на сво­ем и пригрозил опубликовать улики против Азефа в печати. Тогда руководство партии назначило специальный суд, которому поруча­лось рассмотреть это невероятное дело и назвать виновного — Бурцева или Азефа.

И вот однажды состоялась случайная и совершенно неожидан­ная для этого Бурцева встреча – он встретил в своем соседе по вагонному купе экспресса Берлин— Кельн курсирующего по немецкой земле бывшего директора Департамента полиции – А. А. Лопухина. Поскольку они были знакомы и ранее по редакции «Былого», Бурцев решил воспользоваться случаем и рассказал Лопухину все, что он узнал о двойной игре Азефа. Вот как позже сам Бурцев расска­зывал об этом разговоре: «Когда я кончил описывать Лопухину ту страшную роль, которую провокатор одновременно играл среди ре­волюционеров и среди охранников, я мог заметить, что мои слова произвели на него ошеломляющее впечатление. Я, как теперь, вижу его искаженное от ужаса лицо, чувствую его волнение, граничащее с ужасом, страхом перед совершившимся грандиозным непоправимым преступлением...» Этот разговор с Лопухиным привел к окончательному и полному разоблачению Азефа.

Суд этот состоялся в октябре 1908 года в Париже, фактически обвиняемым был Бурцев, которого считали клеветником, а может быть, и полицейским наемником, призванным опорочить одного из крупнейших эсеров. Судей было трое — невозможно было предста­вить себе тогда более авторитетную тройку из состава партии. Это был известный анархист князь Петр Алексеевич Кропот­кин, друг и переводчик Маркса народоволец Герман Александрович Лопатин и, пожалуй, самая популярная в революционной среде жен­щина Вера Николаевна Фигнер. Вот этим корифеям русского рево­люционного движения и предстояло определить, кто прав: Азеф или Бурцев.

Суд очень внимательно выслушал все, что рассказал ему Бурцев, включая и разговор с Лопухиным в вагоне, и постановил прервать свои заседания. Как выяснилось позже, ЦК партии эсеров, учитывая особую важность расследования и необходимость проверки всех по­казаний Бурцева, решил направить в Петербург специальную группу членов ЦК, которые должны были встретиться с Алексеем Алексан­дровичем Лопухиным и в разговоре с ним выяснить правду. Однако и Азеф узнал об этом решении суда и, сказавшись утомленным пере­живаниями, заявил, что едет отдохнуть в Германию. Однако на са­мом деле он срочно отправился в Петербург. Вот что сообщает об этой поездке Азефа в русскую столицу из­данная в Париже в 1909 году книжка «Террористы и провокаторы: «Сейчас же по приезде он помчался к Лопухину, чуть ли не насильно ворвался в его квартиру и, очутившись перед бывшим директором Департамента полиции, стал умолять не губить его и не называть его, Азефа, имени эмиссарам социалистов-революционеров, которые к нему явятся за справками. Лопухин с брезгливостью и высокомерием потребовал, чтобы тот удалился... Но Азеф настаивал... Тогда жена Лопухина, слышавшая весь разговор из смежной комнаты, вошла в кабинет и, приблизившись к провокато­ру, бросила ему в лицо презрительную фразу: «Если мой муж отка­жется открыть, кто вы такой, то я сама все скажу...» Азеф удалился, но не отказался от своего плана. Еще более встревоженный и напу­ганный, окончательно потеряв голову, Азеф отправился к начальнику Петербургского охранного отделения полиции генералу Герасимову и уговорил его поехать к Лопухину, чтобы дать ему понять, какие важ­ные последствия могут иметь для него компрометирующие ответы, которые он даст эмиссарам революционеров. У Лопухина разыгра­лась бурная сцена. Не обращая внимания на удивленный и высокомерный вид, с каким его приняли, Герасимов стал требовать от Лопухина, чтобы он формально обязался ничего не говорить об Азе­фе, выдача которого является государственной тайной. Не добившись результата, генерал, наконец, не выдержал и, придя в неистовое бе­шенство, с угрозой крикнул: «Вы, видимо, забыли, что охрана еще существует...». Угроза была достаточно определенной. В тот же день Алексей Александрович Лопухин направил пись­мо тогдашнему председателю Совета Министров Петру Аркадьеви­чу Столыпину:

«Милостивый государь Петр Аркадьевич!

Около 9 часов вечера 11 сего ноября ко мне на квартиру в доме 7 по Таврической улице явился известный мне в бытность мою директором Департамента полиции...»

Алексей Александрович подробно рассказал в письме премьер-ми­нистру о визите Азефа и о посещении генерала Герасимова, о просьбах и мольбах первого и об угрозах последнего и закончил письмо следую­щими словами: «Считая своим долгом довести обо всем этом до сведения вашего Превосходительства, покорнейше прошу оградить меня от назойливости нарушающих мой покой, а может быть, и угрожающих моей безопасности действий агентов политического сыска.

В случае, если Еаше Превосходительство найдет нужным повидать меня по поводу содержания настоящего письма, считаю своим домом известить Вас, что 23 сего месяца я намереваюсь выехать из Петербурга за границу на две недели по своим личным делам.

Прошу Ваше Превосходительство принять выражения моего ува­жения.

А. Лопухин 11 ноября 1908 г.».

Осведомителей у эсеров было достаточно. В парижском ЦК узнали, что Азеф вовсе не отдыхал в Германии, а ездил в Петербург, узнали о его визите Лопухину и даже о том, что в конце ноября Лопухин уезжает по своим делам в Лондон. Необходимость предпринимать опас­ную для революционеров поездку в Петербург отпала. В середине декабря, когда Алексей Александрович, завершив свои дела в Англии, уже собирался возвращаться в Россию, в Лондоне к нему в гостиницу пришли три крупнейших представителя эсеровского руководства: один из основателей партии и будущий министр Вре­менного правительства Виктор Михайлович Чернов, Борис Викто­рович Савинков, также член будущего Временного правительства и крупный революционер Павел Александрович Аргунов. Визитеры за­дали Лопухину только один вопрос и спросили, понимает ли он всю важность правдивого ответа на него. Лопухин ответил, что считает вопрос об Азефе слишком крупным и важным, чтобы оставить его открытым. Алексей Александрович ясно и недвусмысленно заявил, что в бытность свою директором Департамента полиции он лично нахо­дился в служебных отношениях с Евно Азефом.

Многие задавались вопросом: почему Лопухин выдал партии эсе­ров полицейского провокатора Азефа, зная, что Министерство внутренних дел против такого разоблачения? Иные считали этот поступок Лопухина местью отставного чиновника властям за прерванную карьеру, другие видели в этом его либерализм, третьи открыто называли его революционером. Ключ к раз­гадке этой тайны лежит в характеристике Азефа, прозвучавшей из уст Лопухина во время его напряженной беседы с генералом Герасимовым. Лопухин ска­зал тогда: «Вся жизнь этого человека — сплошные ложь и предатель­ство. Революционеров Азеф предавал нам, а нас — революционерам. Пора уже положить конец этой преступной двойной игре».

Так закончилась «карьера», пожалуй, самого знаменитого в истории прово­катора и двойного агента. Узнав о результатах беседы членов ЦК с Лопухиным, он скрылся, позже, как говорят, жил в Германии и скон­чался в 1918 году. История Азефа закончилась, но для Алексея Алек­сандровича «дело Азефа» только начиналось. 18 января следующего, 1909 года А. А. Лопухин был арестован в Петербурге, и ему было предъявлено обвинение «в преступных сно­шениях с революционерами и в принадлежности к их сообществу». И арест, и предъявление обвинения были обставлены с большой помпой: на Таврическую улицу, где он жил, прибыли крупные на­ряды жандармерии и полиции, был обыск, обыски провели и у бли­жайших друзей Лопухина. В Государственную Думу тут же было внесено два депутатских запроса об этом деле, появились статьи в газетах... А через два месяца «дело бывшего директора Департамен­та полиции Лопухина» было передано в Особое судебное присут­ствие Сената. Прокурор пытался представить дело таким образом, будто «бывший полицейский чиновник высокого ранга был агентом революционеров в своем департаменте». Председателем суда был назначен сенатор Варварин, которого начальство продвигало тогда в члены Государственного Совета и искало случая дать ему громко «отличиться». Дело же Лопухина обещало быть именно таким. Его всеми способами пытались сделать «громким» и разоблачительным. Из воспоминаний графа Вит­те: «Лопухин был судим особым присутствием Сената, а Варварин для того, чтобы отличиться, был назначен председателем этого при­сутствия. Он и отличился, присудив Лопухина к каторжным рабо­там, и только общее присутствие Сената уменьшило это наказание, заменив его ссылкой. Все же, по моему мнению, да и по мнению компетентных юристов, Лопухин мог быть присужден — хотя его проступок прямо законом не предусмотрен, — при соответству­ющем применении законов, самое большое на несколько месяцев тюремного заключения. Со своей стороны защищать Лопухина я никоим образом не хочу, так как о Лопухине я довольно отрица­тельного мнения... тем не менее я не могу не сказать, что над Ло­пухиным был устроен суд крайне несправедливый, и недаром суд этот называли «судом Варвариным». Недавно я слышал от члена Совета Министерства внутренних дел, бывшего очень близким к Столыпину, что после осуждения Лопухина Столыпин передал Варварину из секретных сумм 5 тысяч рублей».

Мнение такого опытного и знающего государственного мужа, ка­ким был граф Сергей Юльевич Витте, о суде над Лопухиным не ос­тавляет сомнений в том, что это была всего лишь месть Министерст­ва внутренних дел, которое усмотрело в действиях Алексея Алек­сандровича выдачу своих профессиональных секретов, разглашение служебной тайны. И снова, в который уже раз, мы убеждаемся в том, что А.А. Лопухин не мог поступиться своими принципами, даже если в результате ему грозили крупные неприятности. Иные назовут это упрямством, другие могут счесть нашего героя прос­то твердолобым и не умеющим маневрировать, третьи считали его поведение профессионально неэтичным и даже неумным. И лишь немногие в те дни жгучего накала борьбы между правительствен­ными силами и революцией усмотрели в позиции Алексея Алексан­дровича Лопухина прежде всего честность, порядочность и принци­пиальность. Таким его воспитала семья, таким он оставался всегда, даже на самых крутых поворотах своей карьеры и биографии. А революционеры, некоторые из которых поспешили объявить Ло­пухина «своим», очень быстро разочаровались; Алексей Александро­вич сразу же дал понять, что не имел, не имеет и не желает иметь ничего общего с революционным движением, а тем более с терро­ристами из эсеровской партии.

Почти четыре года провел Лопухин в ссылке — сначала в Минусинске, потом в Красноярске. Он был Высочайше помилован и вос­становлен в правах в феврале 1913 года. В последние годы перед рево­люцией Алексей Александрович занимался адвокатурой, банковской деятельностью, а переехав в годы войны из Москвы в Петербург, стал даже членом правления Международного банка и специалистом в области финансирования предпринимательской деятельности. Находясь в партии кадетов, отречение Государя и падение Империи встретил как должное, он полагал, что в России начинается новая светлая жизнь в условиях всеобщей свободы, равенства и братства. Алексей Александрович симпатизировал революционерам, считая их действительными борцами за народное дело. Эта позиция не изменилась и после прихода к власти Временного правительства. Но ничего хорошего из его увлечения революцией не получилось. Октябрьскую революции Лопухин встретил в Москве. Лопухи­на большевики на первых порах не тронули и репрессии миновали его — то ли случайно, то ли считали его «жертвой царизма», как-никак, а отбывал в ссылке. Алексей Александрович жил в Москве, хотел работать, известно, что даже пытался обсуждать с но­выми властями банковские проблемы, но, скорее всего, бе­зуспешно, во всяком случае, никакого продолжения это не возымело. Летом 1918 года, когда в Москве был убит германский посол граф Мирбах, А.А. Лопухин среди других «бывших» был взят в заложни­ки и больше месяца сидел в тюрьме. Потом его выпустили.

По иронии судьбы как раз в то время государственное издатель­ство вознамерилось издать записки С. Ю. Витте в Москве, считая, видимо, их полезными для своей пропаганды — как-никак бывший министр поносит и чернит Императора Николая II. Инициатором издания Витте в Москве был крупнейший тогда идеолог и большевистский пропагандист, «красный историк и профессор», как его называли, М. Н. Покровский, известный также как член ВЦИК, член ЦК партии большевиков с 1907 года и, как оказалось недавно, автор знаменитой «Записки Юровского»... Вот до этого Покровского и дошли слухи, что бывший директор Департамента полиции Лопухин написал нечто, что опровергает и разоблачает записки Витте. Он счел полезным напечатать сразу обе книжки, где царские чиновники разоблачают друг друга, обливая себя грязью. Он же написал и предисловия к обеим. Так, в 1923 году одновременно с выходом «Воспоминаний» С.Ю. Витте в Госиздате появилась и книжечка А. А. Лопухина “Отрывки из воспоминаний”, и причем весьма большим для того времени советским тиражом в 15 тысяч экземпляров. В ней Лопухин обвинил графа Витте в искажении и утаивании фактов, в передергивании их, в постоянном выгораживании самого себя и преувеличении своей роли в истории. Надо думать, прочитав предисловие к своим «Отрывкам из воспоминаний», Алексей Александрович ужаснулся. Во всяком случае, эта книжка оказалась последним, что он сделал на Родине. Вскоре после ее публикации он обратился к властям за разрешением выехать за границу. Ему разрешили, и семья уехала во Францию. Через пять лет, в начале 1928 года, Алексей Александрович Лопухин скончался в Париже. Его супруга Екатерина Дмитриевна, урожденная княжна Урусова, последовала за ним два года спустя. А девочки Лопухины вышли замуж, и их потомки по сей день живут во многих странах Ста­рого и Нового Света.

Такова история одного их знатнейших родов Российской империи. Тяжелые революционные, последовавшая за ними гражданская война и Советские годы завершили этот период истории России, наложив свой недобрый отпечаток не только на судьбы этого древнего дворянского рода, но на будущее России и всего народа. Но злой рок и здесь сделал свое дело, разбросав потомков Лопухиных по всему свету. Но история Лопухиных продолжается уже в новом измерении. Сейчас потомки Лопухиных разбросаны по всему свету. И уже мало кто из них знает русский язык, но традиции прошлого, великой России сохраняются и поныне. Как написано в рескрипте Главы Российского Императорского Дома Великой княгини Марии Владимировны: “Крушение Российской Империи разбросало Лопухиных по всему свету, и лишь представители одной ветви остались и выжили на территории исторической России”. Несколько лет назад в Москве восстановлена деятельность Дворянского Собрания. Его вице-предводителем стал наш земляк – калужанин Вадим Олегович Лопухин.

Литература: Краевский. Лопухины в истории отечества.